Щенок только радостно лает и продолжает бежать.
— Она быстро бегает для пухлого маленького засранца, — вздыхаю я.
Камила хлопает меня по руке. — Эй!
Я смеюсь. — Ну, посмотри на нее. Ты слишком много ее кормишь.
— У нее здоровый аппетит!
— Ты имеешь в виду, что ты и Джо балуешь ее.
Она бросает на меня виноватый взгляд. — Возможно немного.
— Много.
Камила вздыхает. — Для Джо было полезно отвлечься. Особенно после… — Она замолкает, как будто произнесение этих слов вслух будет для меня слишком болезненным.
Она наступает на яичную скорлупу из-за смерти мамы.
Я думаю, она беспокоится, что что-то может спровоцировать меня с опозданием. Я могу понять, почему она так думает. Для кого-то столь эмоционального, как Камила, выражение горя естественно.
Для меня это… совершенно наоборот.
Даже когда я чувствую это, это темная дыра глубоко внутри меня. Это не похоронено, просто… контролируется.
— Ты можешь назвать ее имя, знаешь, — говорю я. — Я не собираюсь плакать.
Она бросает на меня любопытный взгляд сбоку. — Я знаю, что тебе должно быть больно.
— Проклятая собака названа в ее честь, Камила, — указываю я. — Я в порядке.
Идея назвать собаку «Никки» в честь моей матери, конечно, была идеей Джо. Она приняла смерть тяжелее всех нас. Понятно так.
Собака была первым шагом на пути к примирению со всем, через что мы прошли вместе.
Второй шаг — рассказать ей, кто я на самом деле.
Третьим шагом было перемещение всех ее вещей из дома Бри сюда.
— Мама! — кричит она. — Папа! Ну давай же!
Она начала называть меня папой почти сразу после того, как мы усадили ее и поговорили с ней. Она молча смотрела между нами. И долгое время я думал, что она разочарована.
Потом она обняла нас обоих. И это было так.
Честно говоря, это было немного антиклиматическим. Я был готов к истерике.
Вместо этого я получил то, что она давала всем трудностям в своей молодой жизни: улыбку и принятие.
У нее есть сила, о которой я могу только догадываться.
Это не значит, что все это солнце и радуга. Она страдала так, как мы, возможно, долгое время не ценили. Как ее родители, я знаю, что мы с Камилой не получим бесплатный пропуск. Вопросы придут, когда Джо станет достаточно взрослой, чтобы думать о них.
Но пока мы получаем удовольствие от этого. Семья. Быть вместе.
— Ты никогда не говоришь о ней, — говорит Камила, просовывая руку мне под руку.
— Потому что нечего сказать.
— Ты не скучаешь по ней?
— Иногда.
Я не уверен, что в этом утверждении много правды, но я знаю, что это ответ, который Камила ожидает услышать. Дело не в том, что я не любил свою мать.
Я просто не знал ее. Не совсем.
Так что любовь, которую я испытывал к ней, была… отстраненной. Удаленной. Это было больше похоже на биологическую ответственность, чем на сознательный выбор.
Я холодный ублюдок, во многом из-за того холодного ублюдка, который меня воспитал. Но я достаточно развился, чтобы понять, что это не то, чего я хочу для своих детей.
Я могу разорвать порочный круг, который когда-то угрожал поглотить меня.
— Я скучаю по нашим разговорам, — признается Камила. — Она впустила меня, ты знаешь?
Я улыбаюсь. — Я рад, что у тебя были отношения с ней до того, как она уехала.
Пуля Светланы пробила маме позвоночник и парализовала ее. Мы срочно доставили ее в ближайшую больницу, но к тому времени, когда мы туда добрались, она впала в кому.
Она пролежала без сознания несколько дней, прежде чем окончательно скончалась.
Однажды в тот день я почувствовал это — острый укол потери и грызущее сожаление, которое заставило меня чувствовать вину за то, что я недостаточно сделал, чтобы понять женщину, которая меня создала.
Но в моменты перед смертью она выглядела такой чертовски умиротворенной, что я не мог отделаться от ощущения, будто она очень долго ждала своей очереди.
Возможно, она даже очень этого хотела.
Она избавилась от бремени своих секретов. Тогда пора было уходить. Все было в порядке.
Она оставила после себя небольшой беспорядок, если не сказать больше. Мы с Богданом до сих пор обрабатываем бомбы, которые она сбросила в тот день. Но по большому счету, ни черта это не изменило.
Не в Братве.
Не для моих мужчин.
И уж точно не между Богданом и мной.
Мы не признаем термин «сводные братья». Мы никогда такими не были и никогда не будем. Он есть и всегда будет моим братом.
Мы с Ками догоняем Джо, которая сидит у пруда, а Никки болтается у нее на коленях. Джо счастливо хихикает, и я вижу, как глаза Камилы становятся мягкими от нежности.