Губы Майлса, скользившие по груди, отвлекали от рассуждений. Широко раздвинув ей ноги, он опустился на колени и, нежно сжимая за талию, принялся осторожно помогать ей уловить бедрами медленный волнообразный ритм. Она легко вошла в этот ритм, дыхание стало глубже. Элизабет изо всей силы сжимала руки Майлса, впиваясь пальцами в его мускулы. Начав двигаться с еще большей страстью, она видела перед собой лишь его упругое, мускулистое тело.
— Майлс, — прошептала она, запустив пальцы в его волосы… Довольно резко и грубовато она притянула к себе его лицо, отыскала губы и поцеловала с такой страстью, о какой никогда прежде не могла и подумать.
Капельки пота, соленого, горячего пота, блестели на их телах. Подтянув колени, Элизабет крепко сжала бедра Майлса, давая ему возможность войти в нее. Боли она не почувствовала, будучи более чем готова к слиянию с ним, хотя на какое-то мгновение, под влиянием неизведанных чувств, ее охватила дрожь. Майлс замер, слетка вздрагивая, как и Элизабет, ожидая, когда она возобновит ритмичные движения, которым он обучил ее.
Не торопясь, наслаждаясь, друг другом, они занимались любовью. А спустя мгновение Элизабет потерялась в океане страсти, о существовании которой даже не подозревала. Когда Майлс начал ускорять темп, она скрестила ноги у него на спине и полностью отдалась своим ощущениям. Словно ослепительный разряд молнии вдруг поразил ее тело, и она содрогнулась в экстазе наслаждения.
— Ничего не говори, — попросил Майлс, приподнявшись на локте и погладив ее по виску. — Тихо, мой ангел. Все хорошо. Тебе ничто не угрожает.
Он слегка откинулся назад, затем снова заключил ее в объятия. — Мой долгожданный ангел, — прошептал он. — Мой ангел дождя и молнии.
Совершенно не уловив смысла его слов, Элизабет, пожалуй, впервые почувствовала себя в безопасности. Она тут же заснула, тесно прижавшись к Майлсу.
Проснувшись, Элизабет с наслаждением потянулась, ощущая каждую частичку своего тела. Первое, что она увидела, открыв глаза, был длинный стол, уставленный дымящимися яствами. Она была уверена, что еще ни разу в жизни не испытывала такого сильного голода. Схватив с пола плед Бронуин и быстро накинув его на себя, Элизабет приблизилась к столу.
Когда открылась дверь и Майлс вошел в комнату, девушка уплетала отварную рыбу. Рука ее застыла на полпути ко рту. Элизабет замерла, вспомнив прошедшую ночь. Темные глаза Майлса выражали такую самоуверенность, что Элизабет начала сердиться. Прежде чем она успела разобраться в своих чувствах, привычным жестом Майлс начал скидывать с себя шотландскую одежду.
«Какое он имеет право!..» — подумала Элизабет, чуть не подавившись куском рыбы. А почему бы и нет? После ее поведения прошлой ночью, он, естественно, имел право думать о ней самое дурное. И все же ей захотелось убрать выражение самодовольства с его лица. Элизабет особо не раздумывала, что делать: перед ней на двух подносах возвышались свежие, еще теплые тарталетки, поджаренные до золотистой корочки и наполненные летними фруктами. Мило улыбаясь, глядя в глаза Майлсу, она схватила пирожное и, не переставая улыбаться, швырнула в него.
Он был готов ко многому, но только не к подобной выходке и уж тем более не ожидал такого точного попадания. Пирожное, ударившись о его жесткий воротник, заляпало ему щеку и потекло по груди теплым месивом из вишен и сока.
Элизабет знала, что теперь можно ожидать любой ответной реакции Майлса, но он был совершенно ошеломлен. Прикрыв рукой вырвавшийся смешок, Элизабет метнула в него еще два пирожных, попав одним в его голую ногу, а другим — в кресло за его спиной. Странно взглянув на Элизабет, Майлс снял с себя остатки одежды и направился к ней.
Плед, в который завернулась Элизабет, соскользнул на пол, и, широко раскрыв глаза, девушка начала швырять в Майлса пироги уже всерьез и обеими руками. Она не была уверена, но ей показалось, что в его серых глазах промелькнуло что-то кровожадное.
Майлс, не останавливаясь, приближался, когда сладкое фруктовое пирожное угодило ему в лицо. С головы до пят он был облеплен смесью из персиков, вишен, яблок, фиников, слив, и все это стекало по его мускулистому телу, переливаясь великолепием красок и запахов.
Добравшись наконец до стола, он пристально посмотрел на девушку, и Элизабет не осмелилась даже шелохнуться. Быстро обогнув стол, он встал рядом, и она, затаив дыхание, подняла на него глаза. Взглянув на Майлса, она уже не могла сдержаться и тихо засмеялась, наблюдая, как вишнево-сливовая сочная масса сползала со лба на нос, чтобы через секунду шлепнуться на пол.
Медленно, нежно Майлс притянул ее к себе.
— Ах, Элизабет! — воскликнул он. — Какая же ты прелесть!
Как только он прикоснулся к ней губами, она закрыла глаза, отчетливо вспоминая наслаждение прошлой ночи. Поддерживая девушку, он слегка наклонил ее назад, и Элизабет полностью подчинилась его воле. Он явно обладал какой-то властью над ней. Стоило ему лишь дотронуться, как ее сразу охватывал трепет.
Но его губы так и не коснулись ее кожи. Вместо поцелуя он залепил ей в лицо сладким сочным пирожным из персиков. Потрясенная, Элизабет моментально открыла глаза. Задыхаясь от испуга, она взглянула в лицо Майлса, принявшее дьявольское выражение. Не успела. Элизабет подумать об ответной мести, как он подхватил ее и, плутовски улыбаясь, посадил на стол… прямо в середину второго подноса с пирожными. Фруктовый сок потек по ее ногам, руки были перепачканы, с подбородка свисали остатки персиков, а волосы прилипли к телу.
С невыразимым отвращением вытянув перед собой руки, она попыталась вытереть их, но увидев, что из этого ничего не выходит, чуть подумав, слизнула с запястья ломтики яблока.
— Слишком приторно, — сказала она серьезно, глядя на Майлса. — Может, стоит пожаловаться на повара?
Стоя перед ней обнаженным, Майлс намекнул, что его мысли заняты отнюдь не поваром. В притворном смятении Элизабет широко раскрыла глаза. Было очень трудно, почти невозможно сохранять серьезность, сидя среди кучи фруктовых пирожных. Приглашая в объятия своего липкого любовника, девушка широко раскинула руки, и Майлс подошел к ней.
Поцеловав его в шею, она чуть не поперхнулась, проглотив косточку от вишни, и они оба расхохотались. Майлс начал шумно поглощать персики с лица Элизабет, а она слизывала с его плеча сливы.
Притянув к себе Элизабет, Майлс опрокинулся на спину среди звонко звякнувших тарелок и подносов и прижал ее к своему воспламененному неистовым желанием телу. Перестав смеяться, они со всей серьезностью необычайной страсти с наслаждением предались утехам любви, дважды меняясь местами, и закончили, когда Майлс вновь оказался под Элизабет.
Не выпуская девушку из объятий и бормоча что-то, Майлс приподнялся с их импровизированного ложа, вытащил из-под спины небольшую глиняную чашу какого-то соуса и швырнул ее на пол.
Привстав, Элизабет рассеянно почесала бедро.
— Ну и видок у тебя, Майлс Монтгомери, — улыбаясь, произнесла она, смахивая с его головы остатки сваренного всмятку яйца.
— Да и тебя, пожалуй, вряд ли можно представить ко двору. — И, в очередной раз застонав от боли, он вытащил из-под зада вилку.
— Как ты думаешь, что подумает твой Мак-Грегор, увидев все это? — спросила Элизабет, сползая с Майлса. Сев по-турецки рядом с ним, она осмотрела комнату. Стены, пол, мебель — все было заляпано остатками пирожных. Стол представлял собой ужасную картину: тарелки перевернуты, кушанья перемешаны, и все это текло и капало на пол. Исключение составляли, пожалуй, лишь два подноса на дальнем конце стола. На четвереньках Элизабет поползла к сохранившейся еде, взвизгнув попутно от удовольствия, когда Майлс нежно ущипнул ее за ягодицы. Затем она вернулась, прихватив блюдо с цыпленком в миндальных орехах и булку пшеничного хлеба.
Лежа на столе, Майлс приподнялся, опершись на руку.