Царь весь в слезах обнял своего спасителя. Тот благоговейно облобызал монаршую руку.
Вечером придворные при выходе из малой церкви Зимнего дворца приносили говевшему монарху поздравления по поводу причащения царской семьи святых тайн.
– Поздравьте меня вдвойне, – благосклонно отвечал своим камергерам император, – Лорис сообщил мне, что главный террорист арестован и преследовать меня больше не будут.
В это время в пустынной квартире у Вознесенского моста молодой техник-изобретатель с двумя помощниками осторожно и точно орудовал своими изощренными приборами. Ярко горели лампы, трещал камин, и терпкий удушливый запах реял по комнатам. Стол был заставлен ретортами, банками, бутылками. Бесшумно пылала спиртовка, и нервно подрагивали аптекарские весы. Техник устанавливал в прочной жестяной коробке сложную систему стеклянных, медных и каучуковых трубок, наполняя их серной кислотой, бертолетовой солью и гремучей ртутью. Установив и прочно закрепив всю систему тонких канальцев, он подвесил к внутренней стеклянной соломинке тяжелую свинцовую гирьку и наполнил всю коробку нитроглицериновым студнем. Изобретенный аппарат смерти был заряжен. (Ровно через месяц прокурор Муравьев сообщал особому присутствию Сената: «Действие этих снарядов неотразимо, их устройство основано на такой системе, в которой составные части друг друга продолжают и восполняют, исключая всякую возможность неудачи…») С чрезвычайной предусмотрительностью, размеряя шаги и движения, химик поставил свой механизм на прочный мраморный стол в глубине лаборатории. Затем он посмотрел на часы и торопливо принялся за дальнейшую работу. Перед ним стояли еще три пустые жестянки, ожидающие такого же наполнения.
– Точно соблюдайте формулу, – сказал он помощникам, – радиус взрыва до двух сажен с разлетом заряда в диаметре на двадцать сажен! Не забывайте основных уравнений. Смерть проверим высшей математикой…
Техник работал в тишине и, видимо, в полной неизвестности. В Петербурге действительно очень немногие знали, что молодой лаборант Николай Иванович Кибальчич был изобретателем выдающегося летательного аппарата и нового вида разрывных снарядов необычайной точности и разрушительной силы.
Кальфурния умоляла Цезаря в день мартовских Ид не идти в Сенат: в храмах гудели Щиты, среди улиц Рима окотилась львица, всю ночь бушевала гроза, – средь облаков, в огне, сражались всадники, и кровь лилась на Капитолий. А главное – носились глухие толки о заговоре сенатских аристократов на жизнь диктатора.
Неизвестно, думала ли об этом ровно через 1925 лет, в первый мартовский день унылой северной зимы светлейшая княгиня Юрьевская, упрашивая Александра Второго воздержаться от выезда в манеж на воскресный развод. Но она уговаривала его с настойчивостью римской матроны. Уже два воскресенья подряд царь уступал ее настояниям и пропускал военные церемонии.
Именно потому Александр считал необходимым на этот раз появиться перед гвардией. Тем более что глава анархистов был схвачен и шайка его обезглавлена. К тому же развод от любимой части – лейб-гвардии саперного батальона. Наконец, царь соглашался миновать Невский и Малую Садовую, где, по слухам, готовился подкоп. Он готов был ехать необычным путем – набережной Екатерининского канала: «Полиция настороже, и казачья охрана не выдаст».
– Но только, чтоб обратный путь не повторил первоначального маршрута, – предостерегала Юрьевская, следуя указаниям своего предусмотрительного друга Лориса.
Царь не возражал.
До отъезда он успел подписать два важных государственных акта. Ровно в половине одиннадцатого он скрепил своей подписью указ правительствующему Сенату о созыве комиссии из выборных всех губерний. Он решился наконец осуществить двадцатилетний проект о призыве к участию в правительстве гласных от земств и городов. Лорис-Меликову удалось выработать формулу, ни в чем не стеснявшую самодержца и никому из призванных не предоставлявшую власти, при внешней видимости народного представительства. Правда, в интимном кругу старый царь сравнивал новую меру с роковым призывом нотаблей при Людовике XVI. Но Лорис убедил его, что созыв законосовещательной комиссии откроет возможность государю короновать княгиню Юрьевскую – и это устранило все колебания. Одновременно с проектом опубликования нового закона об «общей комиссии» министр изготовил текст манифеста о венчании морганатической супруги императрицей. Этот акт был интимно дорог Александру. Срок опубликования его еще не был окончательно установлен, но самый вопрос был решен бесповоротно. Царская подпись размашисто и радостно скрепила секретный документ о новой русской царице.