— Камила! — Я инстинктивно рычу. Я поворачиваюсь спиной к Максиму и бегу по коридору, из которого только что вышел.
Я прихожу как раз вовремя, чтобы спасти Богдана от пули в голову. Он стоит на коленях, его удерживают двое солдат. Третий стоит перед ним, готовый выстрелить.
Я стреляю раньше, чем он.
Богдан пользуется их отвлечением и врезается обоими локтями в мужчин по обе стороны от него.
Один бросается вперед. Другой мнется обратно.
Он разворачивается и встает на ноги, украв пистолет у человека справа от него и приканчивая их обоих одним точным выстрелом.
— Где она? — Я кричу, когда в моих ушах звенит треск выстрелов.
— Прости, Исаак, — смущенно говорит Богдан. — Они вошли через заднюю дверь. Их было пять или шесть.
Я быстро оглядываюсь назад. Все официанты столпились у двери на кухню. Блондин с заиканием привалился к стене, истекая кровью из раны в бедро.
Остальные выглядели контуженными, хотя и невредимыми.
Но они все здесь. Все осталось позади.
Что означает, что они пришли именно за ней.
И я знаю почему.
— Куда они пошли? — Я требую. — Богдан, куда они, блять, пошли?
— Сюда, — вздыхает он, указывая на вход для доставки. Его голос хрипит от неудачи. Нас обоих учили никогда не принимать.
Я не теряю времени. Но когда я вырвался на заваленный мусором переулок за рестораном, я понял, что опоздал.
Автомобиль у входа в переулок крутит мотор. Шины визжат. А потом оно исчезло, растворившись в ночи.
На самом краю своего восприятия я могу поклясться, что слышу женский крик.
— Черт, — кричу я сквозь звук приближающихся сирен. — Блять!
Влад появляется на ступеньках ресторана. — Нам нужно выбираться отсюда, босс, — настойчиво говорит он. — Полицейские скоро будут здесь.
Я сдерживаю свою ярость. Но он прав — нам нужно идти.
Когда я бегу обратно к своему G-Wagon и улетаю в ночь, мне нужно сделать все возможное, чтобы не грохнуть апоплексический удар.
Максим не понимает, что он начал сейчас. Он не осознает, какую гибель он обрушил на свою голову.
Взяв ее, он только что подписал себе смертный приговор.
Исаак Воробьев не забывает.
5
КАМИЛА
Я слышу, как что-то тащит по полу. Он пронзает мои уши, как гвозди по классной доске.
Я ерзаю на спине, пытаясь найти удобное положение без всякой надежды. Матрас слишком тонкий. Пахнет тухлой капустой и гнилью.
Я тяжело сглатываю от сухости в горле. Прошли часы с тех пор, как мне в последний раз предлагали воду. Высокий стакан, который я выпила, больше походил на наперсток.
И еда… Когда я в последний раз ела? Тупое урчание в животе превратилось из болезненного в отчаянное.
Утешает только то, что мне не нужно пользоваться туалетом. Потому что запах, исходящий из заброшенного унитаза в углу камеры, делает запах матраса похожим на духи.
Но кто знает, сколько еще продлится это маленькое сопротивление? Прошло как минимум полтора дня с тех пор, как меня вытащили из ресторана вооруженные бандиты. Единственный способ, которым я могу отслеживать ход времени, — это через крошечную щель в верхнем углу камеры. Я дважды наблюдала, как восходит солнце, а затем умирает, и никто не прерывает моего одиночества.
Сколько бы я ни кричала.
На мне все еще черное платье, которое я выбрала для свидания с Реджи. Мне почти хочется смеяться, когда его имя всплывает в моей голове. Это похоже на другую жизнь, на полузабытый сон. Я тогда думала, что у меня проблемы? Забавная.
Нелепая. Депрессивная.
Я закрываю глаза и кладу голову на предплечья. Пятно света и тени на обратной стороне моих век обретает форму.
И, конечно же, формирует его.
Голубые глаза. Широкие плечи. Темные, взлохмаченные волосы.
Меня это злит. Неужели мужчина, который привел меня сюда, должен быть таким чертовски сексуальным?
Рукоятка замка заставляет меня резко выпрямиться. Но от внезапного движения у меня кружится голова. Я вынуждена снова закрыть лицо руками и ждать, пока пройдет головокружение.
Я слышу шорох движения. Слабый щелчок каблуков по плитке.
Я поднимаю взгляд и пытаюсь моргнуть, преодолевая приступ головокружения, но утренний свет делает все размытым. Или, может быть, каждое из моих чувств отказывается от меня одно за другим.
— Ты выглядишь не очень.
Я замираю от неожиданного голоса. Не мужской. Но женщина, с преувеличенным чувством спокойствия.
— Ч… кто ты? — Я заикаюсь. Я могу различить ее смутные, искаженные очертания.
— Друг, — мягко отвечает она. — Боже, здесь воняет.
Она остается прижатой к задней стене так далеко от меня и вони отвратительного туалета, как только может. Я смахиваю последние темные пятна перед глазами, когда она обматывает лицо шелковым шарфом, чтобы защититься от смрада.
Мой желудок так громко урчит, что она тоже его слышит. — Ты, должно быть, проголодалась, — замечает она со смешком. Несмотря на все мои усилия, я начинаю надеяться.
Она здесь, чтобы помочь мне? — Полагаю, пить тоже хочешь?
Но даже если бы не солнечный свет, просачивающийся сквозь решетчатое отверстие, она была бы слишком далеко, спряталась среди теней, а шарф замотал ей лицо. Все, что я вижу, это ее глаза.
На ней струящаяся блузка нежно-лилового цвета. Штаны у нее темные, но тоже струятся, как шелк. Общее впечатление - кто-то утонченный, кто-то состоятельный.
Одно я знаю точно: ей здесь не место.
Но опять же, мне тоже.
— Пожалуйста, — шепчу я, облизывая потрескавшиеся губы. Я чувствую вкус крови, но не обращаю на это внимания.
— Пожалуйста, позволь мне уйти.
— Боюсь, я не могу этого сделать.
Мое сердце падает, хотя я готовилась к этому ответу.
— Однако я могу предложить тебе что-нибудь поесть и попить.
Это не свобода. Но и это не смерть. Я возьму это.
— Пожалуйста, — говорю я с отчаянным кивком. — Пожалуйста…
— Я принесу тебе это через минуту, — говорит она. Ее голос становится холодным.
— Но сначала я хотела бы с тобой немного поговорить. — Она, должно быть, заметила, что я сжимаюсь, потому что добавила: — Тебе не нужно бояться.
— Посмотри на меня, — говорю я ей, чувствуя, как вспыхивает гнев, несмотря на усталость. — Посмотрите, где я. Конечно, я боюсь.
— Я не причиню тебе вреда. У меня всего несколько вопросов.
Если мне достаточно ответить на несколько вопросов, чтобы выбраться отсюда, то я отвечу на столько, сколько она захочет задать.
— Хорошая девочка, — говорит она, когда я киваю и немного расслабляюсь. Голос у нее мягкий, почти материнский. И все же это наполняет меня ужасом. Какое-то смутно нечеловеческое качество скользит прямо под поверхностью.
— Ты помнишь, что произошло в ту ночь, когда тебя привезли сюда?
Я иронично смеюсь. — Да, — говорю я. — Я никогда не смогу этого забыть.
По большему количеству причин, чем одна.
— Хорошая. Человек, с которым ты ужинала. Как его звали?
— Исаак Воробьев, — говорю я инстинктивно, зная, что его имя навсегда останется в моем мозгу.
— Вы двое — прекрасная пара.
Я хмурюсь, но даже не думаю ее поправлять. Я сосредоточена только на том, чтобы заслужить ее благосклонность, чтобы я могла выпить галлон воды и потушить огонь в своем пересохшем горле.