– Здравствуйте. – Он посмотрел на меня слегка растеряно. – Меня зовут Х. Вы меня не знаете, но я большой поклонник ваших работ. Позволите присоединиться к вам.
– Если хотите… – Немного отрешенно ответил он.
– Вы, наверно, тоже с конференции?
– Какой?
– Женевской. – Я уже понял: что-то здесь было не так, и, возможно, я попал в крайне неудачный момент.
– Да что эти конференции?! – Он посмотрел на сына, а потом на меня, и в глазах появился огонёк. – Собираются, балаболят, нажираются и пьянствуют, а в мире как бушует жестокость, страдание, насилие, войны наконец, так ничего и не меняется.
– Вы правы. – Я чувствовал себя в ловушке, из которой мне надо очень осторожно выбраться… Нужно было найти одно правильное слово, предложение, чтобы оно как нить вывело меня оттуда. – Эти политиканы только и могут говорить, а делать…
– Вот именно. Они говорят: поможет только чудо, мы тут бессильны… Но находится человек, который делает, без бравады, громких слов, делает то самое чудо. – Он посмотрел на ребенка, который молча рисовал каракули на салфетке, и я понял: что-то было связано с ним. – Вы знаете, что такое настоящее чудо?
– Знаю. – Сказал я, хоть ничего не знал, но по его возбуждению, я понимал, что сказанное сейчас может решить мою судьбу. – Я был на войне. Порой мне казалось, что я дотронулся до чуда.
– Да. Да! Жизнь – вот что чудо. Вы чертовски правы. Как вас ещё раз?
– Х.
– Дорогой Х., если бы все эти политиканы на своих конференциях смогли спасти хоть одну жизнь, я бы припал к их ногам…
– Но ведь надо бороться. – Я решил, что могу поднять голос, и надавить на, как мне показалось, его слабость. – Нужно делать что-то, чтобы дети могли жить в мире…
– Да. – Он как будто выпал из реальности и в исступлении начал повторять «да»… – Дети должны жить.
– Знаете, самый короткий рассказ: объявление – продам детские ботинки, неношенные.
Сначала он никак не реагировал, я даже хотел повторить ещё раз, но передумал – как будто он дебил. По болезненному виду ребёнка, который я принял за простую бледность, я решил, что, видимо, в Швейцарии они были на лечении в какой-нибудь клинике. Успешно, судя по всему. Потом он понял смысл рассказа и воскликнул:
– Это блестяще! Что за гений это придумал?
– Ну я бы не назвал его гением. – c великой скромностью сказал я. – Это моё.
– Как это точно, ёмко и мощно. Как вас ещё раз?
Что я могу сказать, судьба благоволила мне, я рассказал ему о некоторых своих работах и особенно нахвалил свой роман, добавив в описание вещи, которых там не было, но которые нужны сейчас. И мне кажется, если бы не отправление поезда, мы бы просидели там вечность… В итоги мы условились, что в Париже жена передаст ему некоторые материалы, он их посмотрит и что-нибудь возьмет в Нью-Йорк. Я решил тотчас написать ей. Расплатился с официантом и пошёл на почту, обдумывая, какие рассказы стоит включить в список. Уже на почте я обнаружил, что забыл портфель. Пришлось бегом вернуться, хоть я уже мнил себя успешным писателем, было бы очень обидно потерять материалы трехдневной работы и не получить гонорар за статью. Вернулся и официант и вынес мне портфель, мне стало неловко, что я не оставил ему чаевые, поэтому я дал ему десять франков. На почте отправил телеграмму жене с радостной новостью и просьбой устроить мои дела в Париже. Это казалось немного эгоистично с моей стороны, потому что она болела, и я оставил её в огромном чужом городе одну, но я думал загладить свою вину… Хедли должна будет приехать как выздоровеет, и мы поедем в горы. И всё будет хорошо, не будет ссор, склок, ругани, споров, сердитых взглядов… Только мы вдвоём и горы… И книги…
На улице было противно – шёл снег, переходящий в дождь. Я спешил в отель, который был между вокзалом и собором. Мысли и мечты подгоняли меня, хотя мне приходилось осторожно перебирать ногами из-за гололёда. Когда так возбуждён, сложно делать что-то хорошо… Мне надо было отбросить всё и довести дела до конца…