Ладно, старик, двигай! Впереди ещё долгий путь – надо успеть к рассвету рубеж пустыни миновать.
Пустыня тяжело дышала. Луна иногда мелькала, оживляя тень старика…
Во вторник (отрывок)
Сон минул. Настало утро. Он пробудился внезапно, нащупал часы, которые лежали на полу, поднял – он проснулся чуть раньше, чем надо было – и надел их. В комнате было ещё темно и очень душно. Он посмотрел на ту, что лежала с ним в кровати, её лицо выглядело болезненным в этом грязном свете, или полумраке – волосы спутались, и на лбу собрались капли пота… За окном уже слышалось недовольное, неритмичное шебуршание уличного движения буднего дня. Он встал и подошёл посмотреть наружу, медленно перешагивая по неприятному на ощупь ковролину. Как всегда, гной неба смешался с воспалённой краснотой относительно редких туч. День обещал быть мерзким. Осень – подумал он. Про то, что день будет мерзким, он уже давно не думал, это было на подкорке. Ещё раз посмотрел на часы – у него были лишние тридцать минут, которые сон отдал вонючему бодрствованию в тяжелом и изматывающем бою бесконечного пробуждения и полудремы. Возвращаться в кровать он не хотел, что-то было выталкивающее оттуда – не ночная влажность постели и липкость тела, а само положение, в котором они оказались в ней. С проспекта донёсся резкий визг автомобильного гудка, привлекая его внимание. В холодных, серо-асфальтовых тонах, совсем не похожих на использовавшиеся импрессионистами для изображения ранней утренней улицы, медленно дрыгались белые и красные цвета, смешиваясь с мерцанием желто-оранжевых и болотно-зеленых огней, которые в отражении сырой дороги как будто пачкались от неё самой. Он посмотрел на часы – осталось тридцать одна минута до подъёма – думая, что делать, пошёл на кухню, тесную и заваленную вчерашней грязной посудой, которую утром, он посчитал, мыть неприятно, и с чувством собственной неопрятности поспешил скрыться во всевлажноочищающую ванную.
Чуть-чуть, ещё чуть-чуть погрузить остаток тела в воду, верхушку айсберга в виде носа потопить, умереть, уснуть в уютной неге убаюкивающей воды, и в уши, мерно-гулкая она, неспешную поёт органную прелюдию… Закрой глаза, представь Олимп иль беловласые вершины на тебя смотрящие, забудь о грязной ванной с ржой, упрямо колосcящей – ты гигант, ты скоро выйдешь на простор, Богам в погибель, смерти вопреки… Но только мирно пропусти, смываемого унитаза грохот, гулкий шум, соседа сверху ты прости, и потерпи чуть-чуть, ещё чуть-чуть.
…Позволить себе лежать в ванне с утра – истинная роскошь. Тогда, когда мы должны напрягать все силы и приводить разум и тело в рабочее состояние, разнеживание в тёплой воде – удел самых сильных мира сего. Собраться и вершить великие дела, как всегда. Кстати о роскоши, Ритц придумал для своего отеля – чтобы ни на секунду не подниматься из глубин шика – он сам ложился в ванны и смотрел, какие виды открываются оттуда…
Он открыл глаза и осмотрел ванную комнату, вернее, ванный закуток.
– Да уж! – подумал он. – Таким видам не по-за-виду-ешь. О, вот и каламбур.
Он улыбнулся немного, но его порыв веселости сразу прошёл, подняв едкую пыль раздражения. Он встал из ванны, и спустил воду, принял быстрый душ, который действовал уже не так освежающе на слегка разбухшее тело. Закончив, он долго стоял над раковиной и смотрел туда, где должно было быть его отражение в затянутом белёсой влагой зеркале. Почему-то ему не хотелось совершать вульгарные действия у себя во рту зубной щеткой и умываться вообще, но он заставил себя. Он провёл рукой по подбородку – хотел выяснить, бриться ему или нет, – непонятно; взял полотенце, и вытер им зеркало. Недолго, пока стекло покрывалось мокрой пленкой, он видел себя. Забыв про щетину, он медленно протянул руку к флакону с туалетной водой, которая стояла за спинами других, будничных бутылочек с ароматами. Аккуратно, не разбив, но, растолкав их, он его достал и стал пространно смотреть на него – вспоминая, как этот аромат передарил ему старый приятель, он сказал, что такой мощный запах можжевельника ему очень нравится, но не подходит… Он говорил, что это аромат охоты, запах дичи и особой, чисто мужской, стати. Потом как-то раз он готовил медвежатину с можжевеловым соусом… «Было время – подумал он, – когда мы собирались вместе ходить на охоту…» Он закрыл глаза и распылил туалетную воду прямо на лицо, уткнувшись в мощный аромат, которым наслаждался.