В учениках у толстяка он проработал около полугода. А потом, поскольку родительские сбережения закончились, а зарплата в часовой мастерской Лануса не росла, Деметрио несколько раз съездил в столицу, и в один прекрасный день вернулся, получив место помощника часовщика на улице Эсмеральда. Путь был неблизкий (поездом до вокзала Конститусьон, потом — на тихоходном, переполненном автобусе, и, наконец, несколько улиц пешком до Эсмеральды), зато платили почти в два раза больше, чем в Ланусе. Деметрио не забывал толстяка Маскарди и иногда его навещал. Мастер выходил к нему в синем фартуке, с карманом, набитым пинцетами и миниатюрными отвертками, и приглашал выпить с ним матэ. Со временем время меняется, парень! Но уже тогда Деметрио начал подозревать, что в жизни некоторых людей время не меняется никогда.
Лично мне свобода всегда казалось такой штукой, которую лучше не искать, если она все равно не про тебя, но Деметрио постоянно об этом говорил, о том, что хочет быть свободным, не знаю, как будто можно — раз! и послать все к черту. Я, дорогой мой, предпочитаю думать о том, как прокормить своих сыновей, говорил я ему, но он с каждым разом все меньше меня слушал, общаться с ним стало невозможно, что делать. Так сложилось.
Отмочил какую-нибудь дурь, это уж наверняка. Парень из бара мне кое-что рассказал, и я понял, что он бросил все, не сказав ни слова, просто смылся! И когда прошло одно утро, потом другое, а он не появился в гараже, я ему позвонил, он не ответил, прошло еще одно утро, и тогда я решил поехать к нему домой. Долго трезвонил в дверь и вернулся расстроенный, вечером снова звонил ему по телефону, никакого ответа. Так мы три дня ничего не знали, до тех пор пока мне не удалось, наконец, поговорить с хозяином квартиры, он мне сказал, что Деметрио предупредил его о своем отъезде, совершенно неожиданно, три-четыре дня назад, заплатил за месяц, уехал, и все. Я уже видел, что с ним что-то происходит, я тебе рассказывал, слишком хорошо я его знаю и видел, парень что-то задумал, но, ясное дело, разве можно такое себе представить, все-таки мы были друзьями, и он должен был мне хоть что-то сказать, правда? Знаешь, Негр, в этом месяце я ухожу с работы, хотя бы так. Но нет. Просто все бросил и исчез. Как тебе нравится?
Правда, кажется, он не все забрал из дома, остались тарелки, какая-то одежда, постель, всякие пустяки, сигареты! и это притом, что он никогда не курил, никакого курева, Негр, а то потом трахаться не сможешь, так бедолага шутил, не знаю, оставил довольно много вещей в квартире, как будто уехал только на время, хотя ясно, что этого не может быть, потому что на кой черт он тогда заплатил за квартиру и сказал хозяину, что съезжает, почему не предупредил на работе или не попробовал взять отпуск за свой счет, ведь не так уж трудно выпросить несколько дней бесплатно. На самом деле, знаешь, что я тебе скажу? я даже не уверен, что он вообще что-то взял с собой, он не очень-то любил копить барахло и тратиться на тряпки, почти всегда ходил в одной и той же обуви, носил две-три пары брюк, я их помню, а они как раз все висят в шкафу, хотя, может, у него были другие, не знаю. Но квартира всегда так выглядела: полупустой. Знаешь, на душе паскудно, что приятель взял и исчез, ничего не сказав, как будто никогда тебе не доверял. Имей в виду, я его не критикую! у каждого своя жизнь и точка, просто у нас дома все к нему очень хорошо относились, понимаешь? я не знаю, натворил он что или с ним случилась беда, одному богу ведомо, но мы в семье его очень любили, и, знаешь, моя жена, как узнала, что Деметрио исчез, целый день проплакала, святая душа.
Он с таким нетерпением ждал, когда сменится сигнал светофора, как будто это был вопрос везения. Под мышкой он нес небрежно завернутый пакет. По дороге в обе стороны мчались машины, и противоположный тротуар рябил далеко впереди. Сияние утра разбивалось о линию крыш, телевизионные антенны и опрокидывалось на грязную мозаику улиц. В самом начале пешеходной «зебры», между двумя первыми полосками, медленно испражнялась собака. Деметрио чувствовал легкую боль в висках, она пульсировала в такт крови. Его одолевал сон, рождаясь под веками, прорастая из спины, обнимая за шею. Сигнал светофора все никак не менялся.
Он поднял глаза и посмотрел на перекресток, левее светофора. Несколько рабочих в касках, похожие на терпеливых пауков, забравшихся на строительные леса, копошились на многометровой высоте, а позади лесов виднелся фасад старинного массивного здания с балконами и кариатидами. От широких окон кое-где остались черные дыры, через которые открывались опустошенные внутренности дома с кусками гипса и цемента, свисавшими с еще оклеенных стен. Почти все кариатиды были обезглавлены. Там, где, по всей видимости, находился парадный вход, висела густая зеленая сетка, позволявшая разглядеть внутри только тени. Из разных башенок и выступающих частей здания росли нелепые пучки травы безукоризненно зеленого цвета. Деметрио увидел, что один из рабочих сделал неловкое движение и вот-вот упадет. Его товарищи тут же приблизились, плетя паутину, к тому месту, где он держался рукой за настил, не слишком рассчитывая на веревку, тянувшуюся от его талии к крыше массивного здания. Как только его водворили обратно, все снова гармонично задвигались, объединенные конструкцией лесов. Пешеходик на стекле светофора замигал и к тому времени, когда Деметрио спохватился, настороженно, как электронный хамелеон, окрасил себя в зеленый цвет. Народ ринулся в обоих направлениях. Растерявшись, Деметрио не знал, что делать: ступить на белые полосы или остаться и наблюдать за рабочими на лесах. Ему показалось, что на него, бросившего якорь перед зеленым сигналом светофора, смотрит весь проспект, но он продолжал стоять, рассматривая необычный свежий мох под мышкой одной из безголовых кариатид, и вот уже светофор затикал, водители крепче стиснули руль, весь перекресток завибрировал, готовый взреветь, и тут Деметрио бросился бежать по зебре. Когда он добрался до другого тротуара, взревевшие моторы обдали ему спину горячим воздухом.