К середине XVI в. барско-крестьянские отношения дошли до той степени, когда подчинение крестьянина своему хозяину стало настолько общепринятым, что монарху уже не было необходимости продолжать выдавать особые иммунитетные грамоты. Престол признал, что судебная и полицейская власть землевладельцев, крупных и мелких, над крестьянами, жившими на их землях, является неотделимой частью их прав владения недвижимостью. Это признание было крайне важной составляющей взаимовыгодной сделки, которую великие князья Московские заключили с землевладельцами в годы образования единого Российского государства. Поскольку эти полномочия принадлежали всем помещикам, монарху не было особого смысла издавать специальные грамоты, подтверждающие эти полномочия каждому из них.
В киевскую эпоху крестьянин имел право обращения в княжеский суд. В течение последующих столетий полу анархии он находился под юрисдикцией землевладельца, на земле которого он жил, и был лишен права обращаться к высшей власти. Однако это подчинение воле господина являлось результатом особых действий князя, навязанных ему нуждами времени. Кроме того, крестьяне нередко получали выгоду, в частности освобождение от государственных обязательств в течение часто длительных периодов, но при этом теряли право подачи апелляции. Однако в XVI в., когда Россия наконец освободилась от татаро-монгольского ига и объединилась под верховной властью местного княжеского дома, крестьяне остались под властью своих помещиков, и, кроме того (как будет показано дальше), они оказались обременены возрастающими обязательствами как перед государством, так и перед своими помещиками.
Умалчивание в Судебнике 1649 г. о правовых отношениях между барином и крестьянами, проживавшими на его земле, свидетельствует о полном принятии центральным правительством принципа сеньоральной юрисдикции. В этом длинном своде законов, в котором были собраны и систематизированы законы и обычаи, сложившиеся при создании единого государства, лишь одна статья косвенно затрагивала это отношение. В ней говорилось, что помещичий крестьянин, который к этому времени превратился в крепостного – в значительной степени из-за судебной власти, которую имел над ним его господин, – мог обратиться в царский суд, если он хотел сообщить о предательстве своего хозяина. Если его жалоба не была доказана, его били кнутом и возвращали к барину.
Сходство между русскими институтами XII–XV вв. и средневековой Западной Европы порождает долгие, часто жаркие и до сих пор незаконченные историографические споры о том, следует ли называть русское общество феодальным. Этот спор начался как часть полемики славянофилов и западников, потрясшей русский интеллектуальный мир в XIX в. Славянофилы, стремясь доказать уникальность русского опыта, утверждали, что русский народ непосредственно перешел от патриархальной или общинной стадии общественного развития к политическому единству, минуя промежуточную стадию феодализма. Западники, столь же полные решимости показать, что Россия разделяет общий европейский опыт, утверждали, что их страна пережила феодальную эпоху. Споры между славянофилами и западниками наконец улеглись, но споры о феодализме продолжаются и в современной России, хотя и в иной форме. В наше время все советские ученые согласны с тем, что Россия прошла через стадию феодализма, как и все общества. Они определяют феодализм как форму общественной организации, при которой помещик «присваивает» себе часть продукции крестьянина либо в виде отработки, либо в виде платежей в натуральной и денежной форме, и может делать это потому, что крестьянин находится в его сеньоральной юрисдикции. Однако классики марксизма-ленинизма не говорили, когда эта стадия началась и когда она закончилась в России, и советские историки продолжали вести долгие и нудные дискуссии по урегулированию этой проблемы.
Собирая данные для своих аргументов, спорщики прошлого и настоящего обнаружили много полезной информации. Но сам по себе спор является в основном словесной войной между защитниками идеальных моделей, которые зачастую значительно отличались друг от друга, но которые все их создатели называют «феодализмом».
Русские, конечно, не были одиноки в построении своей модели. Историки Западной Европы занимались этим долгое время. Фактически сама концепция феодализма является изобретением западных ученых, «абстракцией, полученной из некоторых фактов ранней европейской истории», как выразился один ученый. Возведенные конструкции, хотя и могут значительно отличаться друг от друга, имеют один или несколько следующих признаков. Все они предполагают преимущественно аграрное общество в эпоху политического или экономического надлома (или отсталости), в котором экономическое единство и рыночное хозяйство пришли в упадок (или еще не сложились). В ответ на этот вызов произошла медиатизация высшей политической власти. Возникла иерархия феодалов и вассалов, или высших и низших представителей общества, в которой каждый человек зависел от человека, непосредственно стоящего над ним по шкале иерархии. Эта иерархия обладала монополией (или почти монополией) на военную власть. Представители иерархии были связаны присягой, которая обязывала их подчиняться своему правителю и оказывать ему услуги, носившие преимущественно, хотя и не исключительно, военный характер. Этот правитель, или феодал, со своей стороны был обязан не только охранять своих вассалов, но и обеспечивать их содержанием. Для этого он выделил им феодальные владения, которые обычно, хотя и не всегда, представляли собой участки земли. Для того чтобы вассалы получали свои доходы из этих феодальных владений, не прикладывая собственных рук, им были даны широкие экономические и государственные полномочия над крестьянством, которое жило на земле и непосредственно обрабатывало ее. Тот или иной социум считается «феодальным» или «квазифеодальным», или «парафеодальным», или «протофеодальным» в соответствии с наличием или отсутствием тех атрибутов модели, которые создатель считает существенным элементом или элементами модели.