Генри понимает, чего хотят от него матросы. Хотят, чтобы Дрюс напился морской воды. Но, может быть, он ошибся? К холую не обращаются с такой просьбой. Значит, он не холуй. Значит, команда не позволит боцману Дрюсу издеваться дальше над юнгой… Они смелые люди. С боцманом Дрюсом все может случиться в море…
Лицо мальчика светлеет от радости.
А бокс продолжается. Сенька, не так ловок, как Генри, но он сильнее и держится уверенней. Похоже, что силы мальчиков равны. Но что с Генри случилось?
Его руки слабеют, голова бессильно откидывается назад, а ноги расходятся, как по мокрому льду.
— Держись, держись! — злобно орет на него Дрюс.
Сеньке становится жалко маленького англичанина. Мальчишка совсем выдохся. Ладно, надо сыграть в поддавки…
Но Генри вдруг сам шепчет Сеньке:
— Я тебе поддамся, слышишь, поддамся… — и тут-же с грохотом падает на люковины трюма.
Сенька не сразу понимает, что произошло, а поняв, делает вид, что победа над Генри далась ему нелегко.
В это время Дрюс ведет счет. Один… Два… Три… Сейчас Генри поднимется. Но юнга лежит. Дрюс еще больше свирепеет. Хорошо бы пнуть Генри изо всех сил ногой, тогда поднялся бы, негодяй! Но судья обязан вести счет. Семь… Восемь… Девять…
Генри не шевелится.
Дрюс глухо объявляет имя победителя. Но это еще не все.
— Поднять наверх ведро забортной воды! — раздаются громкие голоса моряков.
Миг, и ведро на палубе. Находится и кружка. Дрюс должен пить. Это неумолимо, как сама судьба. И он пьет и, выпив, идет на корму, сопровождаемый насмешливыми возгласами команды.
На корме Дрюс тупо глядит на дверь гальюна: кто знает, не подействует ли морская вода, как слабительное?..
А Генри протягивает Сеньке руку и тихо, виновато говорит:
— Не сердись… Забудь… Давай лучше выкурим трубку…
У Сеньки доброе сердце.
— Что ж, ладно, английский бой.
В небе, над кораблями, уже появляются сиреневые облака, предвестники вечера. Но в гавани еще полно солнца. Оно золотит стрелы портальных кранов, борты кораблей, морскую даль, а мальчики, поднявшись на спардек «Сабины», курят трубку, кашляют и смеются.
Коньки
Они звенят, как серебряные. Их принесла тетя Галина Николаевна в подарок Анатолию. Она здесь редкий гость. Мать Анатолия не любит ее. Считает легкомысленной, беспечной, не бережливой.
Мальчик доволен коньками. У него большой лоб, с горбинкой нос, красивые серые глаза. Но, пожалуй, им чего-то не хватает, может быть, простой мальчишеской живинки.
— А где же родные? — спрашивает тетя.
— Ушли мебель присматривать.
— Так, а как ты живешь?
Анатолий рассказывает с каким-то горделивым оттенком в голосе:
— В нашем шестом классе меня все боятся!
Тетя удивлена и не скрывает своего удивления.
— Отчего же тебя все боятся, Анатолий?
— Оттого, что я их всех обвиняю…
— Обвиняешь? А кто дал тебе такое право — обвинять? — морщась, как от зубной боли, спрашивает Галина Николаевна. — И кого ты, скажи на милость, обвиняешь?
— Ну, лодырей… На школьных собраниях.
— Ах, вот в чем дело…
Галина Николаевна задумывается. Задумчивость ей очень к лицу. Она даже как-то вся молодеет. Худая, смуглая, крепконогая, она по виду настоящая крыжановская рыбачка. А на самом деле Галина Николаевна фармацевт в центральной аптеке.
На своего племянника она глядит с грустью.
Тот самодовольно продолжает:
— Говорят, что у меня и голос прокурорский.
— А как относится к этому моя сестра, ну, твоя мать, Анатолий?
— Вы это о чем, тетя Галина?
— О том, что у тебя голос про-ку-рорский?
— Ничего.
— Ничего? — Тетя поднимает голову. — Мне кажется, что среди детей не много лодырей. Разве грех гонять голубей, удить бычков и лежать на солнце?
Анатолий с обидным превосходством глядит на свою тетку — защитницу голубей — и заявляет:
— Надо быть всегда на виду! Надо заранее присмотреть свое место в жизни…
По всему видно, что он повторяет чьи-то чужие слова. Нелепые. Отвратительные. «Быть на виду»… «Присмотреть»… Откуда у него все это? Может быть, Анатолий не виноват? Но тем не менее Галине Николаевне хочется отхлестать племянника. Она с трудом сдерживается. А мальчик сидит за столом и самодовольно сопит. Он уверен, что выставил себя перед теткой в самом лучшем свете.
Галина Николаевна молчит. Лицо у нее бледное, гневное.
— Ну, а что ты думаешь о Ваське Черевичном из вашего класса? — вдруг спрашивает она.