«Сорвал, сорвал, сорвал, а?..»
Над домом плывут ленивые облачка. Городское утро звенит, как тамбурин, а дальше, над морем, степью и всеми лиманами, ближними и дальними, поет голосами скрипок, и ветер приносит их голоса сюда, в дом, стоящий на Смоляной улице, Филька ничего не слышит, В его ушах лишь гудит голос дворника:
— Иди, Филька, за мной!
Они заходят в дворницкую.
— Нет, не стану я крутить твои уши, — говорит там дворник, — на что они мне? Такие — пучок копейка…
Филька оскорбляется. Пучок копейка? Неправда. Уши у него хорошие, большие, мама говорит, что они музыкальные… А Тунцов продолжает:
— Ну-ка, выгружай груз из трюма.
И Филька выгружает. Он кладет вишни, еще нагретые солнцем утра, на стол.
— Внимание, суд идет! — говорит Тунцов. — Филипп Конев присуждается к штрафу — он должен прочитать Тунцову Александру Федоровичу сто страниц этой книги…
С этими словами дворник усаживает Фильку на табурет и сует ему в руки книгу:
— Начинай, вот отсюда…
Делать нечего. Надо читать. И Филька читает «Записки английского офицера разведки Мориссона»…
Лицо Тунцова само внимание. Но Филька не находит ничего интересного в этой книге.
А день между тем все хорошеет и хорошеет. Синее небо зовет Фильку на берег Куяльницкого лимана. Смоляная улица и вправду пахнет смолой. Но смолой особой, корабельной. На улице светло, жарко. На стене дворницкой золотятся солнечные зайчики, и дворник, ослепленный их блеском, закрывает глаза.
«Спит…» — решает Филька. Сейчас можно выскочить во двор через окно… Веселая озорная песенка без слов начинает звучать в Филькином сердце. Филька поднимается и тянется к окну, как колосок к утренней заре. Но тут раздается голос дворника:
— Читай!
Жалобно шелестит перевернутая страница.
Филька читает, а сам думает о своих друзьях, искателях древнего поселения. Может быть, в этот самый час они без него уже сделали важное археологическое открытие? На Филькиных губах выступает горечь. Он читает, скука одолевает его, и ломит кости, словно осенняя сырость. Он читает, а перед ним лиман, лиман, лиман… Он читает, а перед ним солнце, солнце, солнце… Перед ним золотой мир школьного лета. Мир соленых, зеленых волн. Мир гулкого мальчишеского счастья…
Филькин голос срывается. Все туманней становятся для него страницы. Он с ненавистью глядит на своего мучителя. Ему он желает самого плохого… Заболеть лихорадкой, вывихнуть ногу и даже отравиться консервами, как отравилась в прошлом году его сестра Верка…
— Интересно, верно? — вдруг спрашивает дворник.
— И нисколько! — хмуро произносит Филька. — Вот другие книги — да… О путешествиях… — Он зло глядит на дворника и добавляет: — А я даже за ведро сорванных вишен не заставлял бы мальчиков читать про тайные пружины…
Лицо дворника бледнеет.
— Мал ты еще, Филька, чистый мышонок… — говорит он тихо. — Все надо знать о войне… Видеть ее корень… Чтобы растоптать навечно.
— И тайные пружины?..
— Да вот они, на мне расписались… На границе…
Дворник Тунцов стягивает с себя рубаху. Все его тело изуродовано страшными багрово-синими рубцами.
— Видал? — надевая рубаху, обращается он к Фильке.
Фильке становится стыдно. Он краснеет, как горсть вишен, над которыми кружится залетевшая в комнату пчела. Он уже не желает, чтобы дворник отравился консервами.
— Дядя Тунцов, — говорит он просительно, — едем купаться на Куяльник, мы там ищем древнее поселение…
Дворник глядит на Фильку и впервые улыбается:
— Мне цветы надо поливать. Нет, отправляйся сам… А дочитаешь. завтра. И вишни забери… Сколько вас там на лимане?
— Со мной четыре.
— Надо нарвать еще. Компания большая.
Филька поражен такой щедростью. Он не верит своим ушам. Но Тунцов берет его за руку и ведет к вишне, своей стройной, ярко-зеленой генуэзке.
Эмма
«Скажи, великий, зачем она приехала сюда, в Африку, из страны вечного льда?» — Марокканка Фатима с жалостью поглядела на Эмму, девочку с красным галстуком, которая неподвижно сидела на террасе.
Эмма тяжело дышала, была вся в поту, ее светлые длинные волосы взмокли и блестели, как лакированные. Но надо держаться. Надо привыкнуть к этому раскаленному, до боли чужому небу, небу Африки.
Марокканка вздохнула и сказала:
— Твоя судьба удивительна. Она от аллаха… Он мудр, великий…
Эмма не ответила. Было бесполезно спорить об аллахе с темнолицей женщиной.
Но судьба девочки и вправду была необычайной… Она родилась в Арктике на борту французского транспорта «Солей». Ее мать, судовая буфетчица Луиза Маршан, через день после родов тяжело заболела, спасти роженицу не удалось, и покойную, по морскому обычаю, отдали морю.