Это чувство вновь завладело им, но на этот раз его наполняла не только смутная тревога. Гудение, которое он уже ощущал у себя в голове, вновь появилось вместе со светом и даже внутри него, и тогда в мельчайших изменениях тона он уловил слова.
— Примиритель, — сказала Ось.
Он хотел заткнуть уши и вытрясти это слово из головы. Рухнуть на землю, словно пророк, молящий освободить его от божественного поручения. Но слово звучало и внутри его, и снаружи. Не было никакой возможности спрятаться от него.
— Работа еще не окончена, — сказала Ось.
— Какая работа? — спросил он.
— Ты знаешь какая.
Конечно, он знал. Но с трудом была связана такая боль, что он не готов был снова взвалить на себя эту ношу.
— Почему ты отказываешься? — спросила Ось.
Он поднял взгляд навстречу сиянию.
— Я уже потерпел поражение однажды. Столько людей погибло. Я не могу сделать это снова. Не могу.
— Для чего же ты здесь? — спросила у него Ось, и голос ее был таким тихим, что ему пришлось задержать дыхание, чтобы уловить слова. Вопрос перенес его в прошлое, к смертельному ложу Тэйлора и его мольбе о понимании.
— Чтобы понять… — сказал он.
— Понять что?
— Я не могу сформулировать… это звучит так жалко…
— Скажи.
— Понять, зачем я родился на свет. Зачем вообще рождаются люди.
— Ты знаешь, зачем ты родился.
— Нет, я не знаю. Хотел бы знать, но не знаю.
— Ты — Примиритель Доминионов. Ты — исцелитель Имаджики. Покуда ты будешь прятаться от этого, никакое понимание не придет к тебе. Маэстро, существует еще более страшная мука, чем воспоминание, и другой страдает от нее, потому что ты оставил свою работу незаконченной. Вернись в Пятый Доминион и заверши то, что ты начал. Сделай многое — единым. Только в этом спасение.
Каменное небо вновь заклубилось, и облака сомкнулись над солнцем. Вместе с темнотой возвратился и холод, но он еще немного помедлил в тени, надеясь, что снова откроется какой-нибудь просвет и Бог утешит его, прошептав, возможно, о том, что его тягостный долг может быть переложен на плечи другого, который лучше готов к тому, чтобы взвалить на себя это бремя. Но ничего подобного не случилось. Все, что ему оставалось делать, это обхватить руками свое дрожащее тело и заковылять по направлению к Сартори. Недокуренная сигарета, выпавшая из пальцев Автарха, дымилась у его ног. Судя по выражению его лица, было ясно, что даже если он и не вник во все подробности состоявшегося только что разговора, суть он ухватил.
— Незримый заговорил, — сказал он таким же бесцветным голосом, как у Бога.
— Я не хотел этого, — сказал Миляга.
— Не думаю, что здесь подходящее место для проявлений неповиновения, — сказал Сартори, опасливо косясь на Ось.
— Я же не говорю, что я Ему не повинуюсь. Я просто сказал, что не хочу.
— И все равно об этом лучше поговорить в более уединенной обстановке, — прошептал Сартори, поворачиваясь в сторону двери.
Он повел Милягу не в ту маленькую комнатку, где они встретились, а в покой на другом конце коридора, который мог похвастаться окном, единственным в этой башне, насколько Миляга успел заметить. Оно было узким и грязным, хотя и чище, чем видневшееся за ним небо. Заря уже слегка окрасила облака, но дым городских пожаров, по-прежнему поднимавшийся к небу клубящимися колоннами, почти полностью затмевал ее слабый свет.
— Я не для этого сюда пришел, — сказал Миляга, устремляя взгляд в темноту. — Я хотел получить ответы.
— Ты получил их.
— И что, я должен смириться со своей долей, какой бы тяжкой она ни была?
— Не со своей, а с нашей. Нашей ответственностью. Болью… — он выдержал паузу, — …и славой, конечно.
Миляга бросил на него взгляд.
— Все это принадлежит мне, — просто сказал он.
Сартори пожал плечами, словно его это совершенно не интересует. В этом жесте Миляга узнал свои собственные маленькие хитрости. Сколько раз он сам точно так же пожимал плечами — поднимал брови, поджимал губы, отводил взгляд с притворным безразличием? Он решил сделать вид, что попался на удочку.
— Я рад, что ты понимаешь это, — сказал он. — Эта ноша лежит на моих плечах.
— Ты уже один раз потерпел поражение.
— Но я был близок к успеху, — сказал Миляга, делая вид, что вспомнил то, что на самом деле до сих пор таилось в глубинах его памяти, и рассчитывая вызвать у Сартори возражение, которое может послужить источником дополнительной информации.
— Близко — это не значит хорошо, — сказал Сартори. — Близко — это смертельно. Это трагедия. Ты посмотри на себя, великого Маэстро. Ты приполз сюда, лишившись половины своих мозгов.
— Ось доверяет мне.
Этот удар попал в уязвимое место. Неожиданно Сартори сорвался на крик.
— Ебись она конем, эта Ось! Почему это ты должен стать Примирителем? Я правил Имаджикой сто пятьдесят лет. Я знаю, как пользоваться властью, а ты нет.
— Так вот чего ты хочешь? — сказал Миляга, закидывая наживку. — Ты хочешь стать Примирителем вместо меня?
— Я лучше подхожу для этого, — продолжал бушевать Сартори. — А ты умеешь только бегать за юбками.
— А ты что же, импотент?
— Я прекрасно понимаю, чем ты был занят. Я и сам сделал бы то же самое. Ты пытаешься раззадорить меня, чтобы я выложил перед тобой все свои секреты. Но мне плевать на это. Все, что можешь сделать ты, могу сделать и я, только лучше. Ты потратил даром все эти годы, прячась в своей норе, а я использовал их. Я стал создателем империи. А ты, что сделал ты? — Он не стал дожидаться ответа: слишком хорошо он заучил этот монолог. — Ты ничему не научился. Если сейчас ты снова начнешь Примирение, ты повторишь те же самые ошибки.
— Какие такие ошибки?
— Все они сводятся к одной, — сказал Сартори. — К Юдит. Если бы ты не хотел ее так сильно… — Он запнулся и внимательно посмотрел на Милягу. — Так ты и этого не помнишь?
— Нет, — сказал Миляга. — Пока нет.
— Вот что я скажу тебе, братец, — сказал Сартори, подойдя к Миляге и встав лицом к лицу. — Это печальная история.
— Из меня не так-то легко выжать слезу.
— Она была самой красивой женщиной в Англии. А кое-кто утверждал, что и во всей Европе. Но она принадлежала Джошуа Годольфину, и он хранил ее, как зеницу ока.
— Они были женаты?
— Нет, она была его любовницей, но он любил ее больше любой жены. И разумеется, он знал о твоей страсти — ты и не скрывал ее, — и это его пугало. Он боялся, что рано или поздно ты соблазнишь ее и похитишь. Для тебя это было парой пустяков. Ты был Маэстро Сартори и мог сделать все, что угодно. Но он был одним из твоих покровителей, и ты выжидал, возможно надеясь, что она ему надоест и тогда проблема разрешится мирным путем, но этого не случилось. Проходили месяцы, а его любовь не слабела. Никогда еще тебе не приходилось так долго завоевывать женщину. Ты стал страдать, как влюбленный подросток. Ты не мог спать. Сердце твое трепетало от одного звука ее голоса. Разумеется, чахнущий от любви Маэстро мог поставить под угрозу Примирение, и поэтому Годольфин так же стремился найти решение этой проблемы, как и ты. И поэтому, когда ты нашел такое решение, он был готов его выслушать.
— И что же это было за решение?
— Сделать вторую Юдит, не отличимую от первой. Тебе были известны такие заклинания.
— Тогда у него останется одна…
— А другая будет у тебя. Просто. Нет, не просто. Очень трудно. Очень опасно. Но то было горячее время. Доминионы, от начала времен скрытые от глаз людских, отделяло от Земли лишь несколько ритуалов. Небеса готовы были спуститься на землю, и создание новой Юдит казалось чепуховым делом. Ты предложил ему, и он согласился…