— Ну уж нетушки! — сказал Понедельник. — Знаешь, у этой телки в башке слишком много всяких завиральных идей. Сказала мне, что хочет меня представить какой-то рыбе. Я ей ответил, что вообще-то рыбу не очень люблю — кости в глотке застревают. А что, разве не так? Люди каждый день дохнут, подавившись этой треклятой рыбой! Ну так вот, она вытаращила на меня свои косые гляделки, словно я пернул со всей мочи, да и говорит, что лучше мне, пожалуй, все-таки пойти с тобой. А я ей говорю, что даже не знал, что ты куда-то идешь. Ну, значит, она находит мне этого пидора… — он с размаху хлопнул мула по боку, — …и показывает, куда ехать. — Он оглянулся на город. — Знаешь, по-моему, классно, что мы оттуда смотались, — сказал он, понизив голос. — Честно говоря, там слишком много воды. Видел там, у ворот? Ебитская сила, что за фонтан!
— Нет, не видел. Наверное, он только что появился.
— Я же говорю! Весь город скоро затопит. Давай-ка поскорее делать ноги. Заскакивай.
— Как зовут животное?
— Толланд, — ответил Понедельник, широко ухмыльнувшись. — Куда едем-то?
Миляга указал на горизонт.
— Не видно ни фига.
— Стало быть, направление выбрано верно.
4
Будучи по натуре прагматиком, Понедельник не забыл захватить с собой еды. Сделанный из рубашки мешок был до отказа набит фруктами, которыми они и питались на протяжении всего путешествия. Наступила ночь, но они продолжали двигаться дальше. На муле они ехали по очереди, чтобы не истощать его силы, и давали ему по крайней мере столько же фруктов, сколько съедали сами, плюс огрызки от своих порций.
Оседлав мула, Понедельник тут же погружался в сон, но Миляга, несмотря на усталость, был слишком озабочен проблемой составления карты, чтобы позволить себе уснуть. Подарок Хуззах был зажат у него в руке, потевшей так сильно, что несколько раз в чашечке его ладони даже собиралась небольшая лужица. Обнаружив это, он в очередной раз убирал камень в карман, но через несколько минут пальцы сами, без его ведома, доставали камень и вновь принимались его вертеть.
То и дело он оглядывался на Изорддеррекс, и вид, надо признать, был впечатляющий. Погруженные во тьму склоны города были усыпаны сверкающими точками — это воды, текущие по его улицам, превратились в идеальные зеркала, отражающие свет звезд. Но не один Изорддеррекс был источником этого великолепия. И земля у ворот города, и дорога, по которой они двигались, тоже посверкивали отраженным светом небес.
С наступлением зари все эти чудеса исчезли. Город давно уже скрылся вдали, а впереди на небе сбились в кучу темные грозовые облака. Их зловещий синевато-багровый цвет был Миляге уже знаком — точно такие же облака они видели с Тиком Ро над небом Первого Доминиона. Хотя стена Просвета пока еще отгораживала гниющее тело Хапексамендиоса, исходившая от него скверна была слишком сильна, чтобы не дать о себе знать, и чем дальше они продвигались, тем сильнее вспухал синяк неба, заполняя весь горизонт и подбираясь к зениту.
Однако были и хорошие новости. Когда на горизонте показались обломки лагеря голодарей, стало ясно, что одиночество им не грозит. Группа человек в тридцать несла вахту у Просвета. Один из них заметил приближение Миляги и Понедельника и поделился открытием с остальными. В тот же миг еще один человек вскочил и со всех ног кинулся им навстречу.
— Маэстро! Маэстро! — кричал он на бегу.
Разумеется, это был Чика Джекин. Появление Миляги привело его в настоящий экстаз, но после того как поток приветствий иссяк, разговор принял мрачный оборот.
— В чем была наша ошибка, Маэстро? — спросил Чика. — Ведь все должно было быть иначе, верно?
Миляга устало объяснил, попеременно ввергая Чику то в удивление, то в ужас.
— Так Хапексамендиос мертв?
— Да, мертв. Весь Первый Доминион был Его телом, и теперь оно разлагается.
— А что случится, когда рухнет Просвет?
— Кто знает? Боюсь, с той стороны достаточно гнили, чтобы отравить Второй от края до края.
— И каков ваш план? — поинтересовался Чика.
— У меня его нет.
На лице Чики отразилось полное смятение.
— Но вы проделали такой огромный путь, чтобы попасть сюда! Ведь что-то вас сюда привело?
— Мне жаль тебя разочаровывать, — ответил Миляга, — но дело в том, что мне просто некуда больше пойти. — Он перевел взгляд на Просвет. — Хапексамендиос был моим Отцом, Люциус. Должно быть, в глубине души я верю, что мое место рядом с Ним, в Первом Доминионе.
— Прошу прощения, Босс, могу я вставить словечко… — вмешался Понедельник.
— Да.
— По-моему, то, что ты говоришь, — это чушь собачья.
— Если вы пойдете туда, то пойду и я, — сказал Чика Джекин. — Хочу все видеть своими глазами. Повидать мертвого Бога — это не пустяк. Будет о чем рассказать детям, а?
— Детям?
— Ну у меня ведь только два выхода: завести детей или писать мемуары. Но на второе у меня не хватит терпения.
— Это у тебя-то? — спросил Миляга. — У человека, который прождал двести лет? У тебя нет терпения?
— Было, да все вышло, — сказал Чика. — Я хочу жить, Маэстро.
— Тебя нельзя за это упрекнуть.
— Но сначала я хочу увидеть Первый Доминион.
К этому моменту они оказались уже совсем рядом с Просветом, и пока Чика Джекин пошел объяснять своим товарищам, что он вместе с Маэстро собирается сделать, Понедельник вновь принялся высказываться по поводу предстоящего мероприятия.
— Не делай этого, Босс, — сказал он. — Ты этим ничего не докажешь. Понимаю, ты разозлился на этих козлов, что они не устроили гулянку в твою честь в этом вшивом Изорддеррексе. Но знаешь, давай-ка трахнем их в жопу! Или нет, пусть сами трахаются со своими рыбами…
Миляга положил руки Понедельнику на плечи.
— Не волнуйся, — сказал он. — Я не собираюсь кончать жизнь самоубийством.
— Так куда ж тогда спешить? Ты как выжатый лимон, Босс. Поспи. Поешь чего-нибудь. Наберись сил. А завтра поглядим.
— Я в полном порядке, — сказал Миляга. — К тому же со мной мой талисман.
— Какой талисман?
Миляга разжал ладонь и показал Понедельнику синий камень.
— Какое-то трахнутое яйцо?
— Яйцо, говоришь? — сказал Миляга, подбросив камушек на ладони. — Что ж, может, ты и прав.
Он подбросил его в воздух, и оно взлетело куда выше, чем можно было ожидать, исходя из силы броска. В верхней точке траектории оно застыло, на мгновение бросив вызов силе тяготения. Падая, оно принесло с собой легкий дождь мельчайшей водяной пыли, охладившей их поднятые кверху лица.
Понедельник застонал от удовольствия.
— Дожди из ниоткуда, — сказал он. — Я помню этот фокус.
Миляга оставил его смывать грязь с лица и двинулся к Чике Джекину, который к тому времени уже закончил переговоры. Его товарищи отступили, с тревогой наблюдая за двумя Маэстро.
— Они думают, что мы погибнем, — объяснил Чика.
— Вполне возможно, что они не ошибаются, — спокойно сказал Миляга. — Ты уверен, что действительно хочешь пойти со мной?
— Абсолютно.
После этого они ступили на ничейную землю, лежащую между твердой реальностью Второго Доминиона и пустотой Просвета. Один из друзей Джекина стал что-то отчаянно кричать им вслед. Его вопли были подхвачены еще несколькими людьми, но в поднявшемся гвалте невозможно было разобрать ни единого слова. Джекин приостановился и обернулся на своих товарищей. Миляга не стал подгонять его и, не обращая внимания на крики, ускорил шаг. Облако Просвета сгустилось вокруг него, и запах разложения ударил ему в ноздри. Однако он оказался к этому готов и, вместо того чтобы задержать дыхание, вдохнул зловоние полной грудью.
За спиной у него раздался еще один крик, который на этот раз исходил от самого Джекина и был полон не столько тревоги, сколько изумления. Это пробудило его любопытство, и он обернулся, стараясь отыскать Чику, но пустота Просвета уже разделила их. Миляга нетерпеливо двинулся дальше. Какая-то неудержимая сила, природы которой он не понимал, влекла его вперед. Его усталая поступь неожиданно стала легкой, а сердце забилось быстрее.
Впереди в белой пустоте начали проступать первые смутные очертания бывшего Доминиона Хапексамендиоса. За спиной вновь раздался крик Чики: