— Никогда! Никогда!
— Он не сделает этого, — сказала Юдит, перехватив руку Кезуар, которой она била ее по лицу. Она сплела свои пальцы с пальцами сестры и крепко сжала их. — Он ушел. Никогда больше не приблизится ни к одной из нас.
Миляга действительно удалился в коридор, но сколько Юдит ни махала ему, отказывался идти дальше. За последнее время ему пришлось пережить слишком много неудачных воссоединений, чтобы позволить себе упустить ее из виду.
— Ты уверена, что он ушел?
— Уверена.
— Он может подкарауливать нас снаружи.
— Нет, сестра. Он испугался за свою жизнь и убежал.
Кезуар усмехнулась.
— Он испугался? — переспросила она.
— Он был просто в ужасе.
— Ну разве я не говорила тебе? Все они рассуждают, как герои, но в венах у них течет моча. — Она громко расхохоталась, мгновенно переходя от отчаяния к беззаботности. — Мы вернемся в мою спальню, — сказала она, немного отдышавшись, — и поспим немного.
— Что душе твоей угодно, — сказала Юдит. — Но только поторопись.
Все еще продолжая хихикать себе под нос, Кезуар позволила Юдит поднять ее с пола, и вдвоем они направились к выходу; Миляга отодвинулся в сторону, чтобы дать им пройти. Они одолели уже добрую половину расстояния, когда один из нарывов лопнул и извергнул из себя дождь обломков. Миляга успел заметить, как Юдит сбило с ног упавшим камнем, а затем комната наполнилась такой густой пылью, что обе сестры в одно мгновение утонули в ней. Единственным оставшимся ориентиром был светильник, пламя которого едва-едва пробивалось сквозь пыль, и Миляга двинулся к нему, но в этот миг раздавшийся грохот возвестил, что распад Башни ускорился. Времени для защитных чар не осталось время хранить молчание прошло. Если он не сумеет найти Юдит в течение нескольких секунд, все они будут похоронены заживо. Он позвал ее, стараясь перекричать растущий грохот, и, услышав ответный возглас, ринулся в том направлении, откуда он исходил, и обнаружил ее наполовину погребенной под пирамидой обломков.
— Еще есть время, — сказал он, принимаясь раскидывать камни. — Еще есть время. Мы успеем.
Когда он освободил ей руки, она стала помогать процессу собственного освобождения, обхватив Милягу за шею и стараясь высвободить тело из-под обломков. Он уже начал подниматься на ноги, вытаскивая ее из-под оставшихся камней, но в этот момент раздался новый шум, куда более оглушительный, чем раньше. Но это был не грохот разрушения, а вопль раскаленной добела ярости. Облако пыли у них над головами рассеялось, и перед ними появилась Кезуар, парящая в нескольких дюймах от растрескавшегося потолка. Юдит уже приходилось видеть подобную трансформацию — из спины сестры выросли щупальца, которые поддерживали ее в воздухе, — но Миляге это было в диковинку. Он уставился на необычное явление, и мысли о бегстве вылетели у него из головы.
— Она моя! — завопила Кезуар, двигаясь к ним с той же слепой, но безошибочной точностью, которая прежде проявлялась у нее в более интимные моменты, — вытянув руки вперед с недвусмысленной целью свернуть шею похитителю.
Но Юдит опередила ее. Она заслонила собой Милягу и громко произнесла имя сестры. Атака Кезуар захлебнулась; ее жаждущие убийства руки замерли в нескольких дюймах от лица Юдит.
— Я — не твоя! — закричала она Кезуар в ответ. — Я вообще никому не принадлежу! Понятно?
Услышав эти слова, Кезуар закинула голову и испустила яростный вой. Это и стало ее погибелью. Потолок содрогнулся от ее крика и рухнул под тяжестью навалившихся на него сверху обломков. Юдит показалось, что у Кезуар было время, чтобы избежать последствий своего крика. Она видела, как на Бледном Холме ее сестра летала с быстротою молнии. Но тогда ею двигала воля; теперь же она лишилась ее. Подставив лицо смертельному дождю, она продолжала кричать, призывая на себя все новые обломки. В голосе ее не было ни ужаса, ни мольбы — это был все тот же нескончаемый вой ярости, который прекратился только тогда, когда она была раздавлена камнями. Но произошло это не сразу. Миляга схватил Юдит за руку и оттащил ее в сторону, а Кезуар все еще продолжала взывать к разрушению. В этом хаосе Миляга потерял ориентировку, и если бы не крики Конкуписцентии, им никогда бы не добраться до двери.
И вот они оказались в коридоре. Предсмертный крик Кезуар прекратился, но грохот у них за спиной с каждой секундой становился громче, и они ринулись к двери наперегонки с бегущей по потолку трещиной. Им удалось обогнать ее. Поняв, что госпожу уже не спасти, Конкуписцентия прекратила причитания и бросилась прочь, в какое-то тайное святилище, где она могла вознести скорбную поминальную песнь.
Юдит и Миляга бежали до тех пор, пока над ними не осталось ни одного камня, крыши, арки или свода, способного обрушиться, и остановились лишь в одном из внутренних двориков, где происходило пчелиное празднество — по странному капризу природы именно в этот день на кустах распустились цветы. И только там они обняли друг друга, рыдая каждый о своих горестях и радостях, а земля под ними содрогалась от катастрофы, жертвами которой они чуть не стали.
3
Лишь когда они довольно далеко отошли от дворца, пробираясь по руинам Изорддеррекса, вибрация почвы перестала ощущаться. По предложению Юдит они направлялись к дому Греховодника, где, как она объяснила, находится надежный перевалочный пункт между этим Доминионом и Землей. Он не стал возражать. Хотя список мест, где мог скрываться Сартори, далеко не был исчерпан (а учитывая размеры дворца, это представлялось почти безнадежной задачей), исчерпаны были его силы, его ум и его воля. Если двойник до сих пор находится в Изорддеррексе, то он не представляет никакой угрозы. Защищать нужно Пятый Доминион, который предал забвению магию и так легко может сделаться его жертвой.
Несмотря на то что улицы многих Кеспаратов представляли собой не более чем кровавые долины в окружении горных хребтов руин, осталось достаточно ориентиров, чтобы Юдит без особого труда определила дорогу к дому Греховодника. Разумеется, никакой уверенности в том, что он все еще стоит там, не было, но если уж им суждено откапывать подвал, то ничего не поделаешь.
Первую милю пути они одолели в молчании, но потом завязался разговор, неизбежно начавшийся с объяснений Миляги, почему Кезуар, услышав его голос, приняла его за своего мужа. Свой рассказ он предварил словами о том, что не станет погрязать в извинениях и самооправданиях, а изложит все без прикрас, словно некую мрачную басню. Он в точности исполнил обещание. Но при всей ясности в рассказе содержалось одно существенное искажение. Описывая встречу с Автархом, он нарисовал Юдит портрет человека, который почти утратил сходство с ним, настолько погрязнув во зле, что сама плоть его была извращена. Она приняла на веру это описание. Автарх представился ей созданием, чья бесчеловечность сочится из каждой поры его кожи, чудовищем, одно присутствие которого может вызвать рвоту.
После того как он поведал историю своего двойничества, настал ее черед. Некоторые детали ее рассказа были почерпнуты из снов, некоторые — из подсказок Кезуар, а некоторые — от Оскара Годольфина. Упоминание о последнем привело к новой серии откровений. Она начала рассказывать Миляге о ее романе с Оскаром, что в свою очередь вызвало из небытия Дауда, а потом Клару Лиш — и «Tabula Rasa».
— В Лондоне они будут представлять для тебя большую опасность, — сказала она, предварительно изложив то немногое, что ей было известно о чистках, предпринятых во исполнение эдиктов Роксборо. — Как только они узнают, кто ты, они убьют тебя без малейших колебаний.
— Пусть только попробуют, — сказал Миляга бесстрастным тоном. — Я готов отразить любое нападение. Меня ждет работа, и им не удастся мне помешать.
— Где ты начнешь?
— В Клеркенуэлле. У меня был дом на Гамут-стрит. Пай говорит, что он еще стоит. Там меня ждет моя жизнь, чтобы я ее вспомнил. Нам обоим необходимо вернуть наше прошлое, Джуд.
— А где мне найти свое? — спросила она.
— Ты узнаешь его от меня и от Годольфина.
— Спасибо за предложение, конечно, но мне хотелось бы найти более беспристрастный источник. Я потеряла Клару, а теперь и Кезуар. Пора приниматься за новые поиски.