А знака все не было! Время летело, но ничто не менялось. Устав ждать, Бармалей опустился на снег и, натянув полушубок на голову, пополз вперед. «Эх, будь, что будет!» – решил он.
И опять, вдруг возникло у него удивительное чувство неуязвимости, появилась уверенность, что медведи эти ужасные ровным счетом ничего ему не сделают. Но это, как говорится, не точно, поскольку никаких оснований для такой уверенности не было.
Тут, как ни странно, ему подсобил сам Карачун. Когда он испепелил самого первого медведя, а после сдвинул остальных, некоторым пришлось стать вполоборота, и между двумя соседними образовался узкий и изогнутый проход. Точней – как бы лаз. Никто в здравом уме им не воспользовался бы, но Бармалей, в том измененном состоянии сознания, в котором по факту пребывал, он – смог.
Борис протиснулся между двух танцующих на задних лапах медведей, моля судьбу не допустить, чтобы кто-то из них наступил на него. И когда это ему удалось, когда он понял, что этот рубеж позади, он выпростался из-под тулупа и увидел, что находится прямо за спиной у темного. Тот, все еще пребывая в прострации от содеянного со Снегуркой, его не замечал. Карачун стоял, замерев и опустив руки, будто устал от своей греховной жизни и ждал только одного – чтобы Бармалей освободил его от страданий.
Бармалей не стал испытывать его терпение.
Зачерпнув полную пригоршню снега, он вскочил на ноги и в два шага оказался у Карачуна за спиной. Оттянув воротник потасканного тулупа, он сунул снег ему за шиворот и потом, придавив холод к спине темного ладонью, прокричал заветное:
– Чур! Карачур! Трижды, чур!
Тут, быть может, не к месту, Бармалей заметил, что снег вокруг загажен медведями точно так же, как в Гредневой берлоге, и что такого снега Злозвон вполне заслужил.
Но это так, мысль промелькнула, не более.
Как и было предсказано, Карачун моментально обездвижил, задеревенел и завалился пластом на спину, Борис едва успел отскочить в сторону. Медведи, почуяв, что владыка их покинул, никого не трогая, разбежались по лесу. Тогда и ополчение очнулось, сбросило оцепенение и, потрясая кольями, сошлось в центре.
Тогда-то и увидел Бармалей Снегурочку. Бездыханная, без единой кровинушки в, будто фарфоровом, лице, она лежала на Морозе Ивановиче. Казалось, она все еще продолжает прикрывать его собой.
– Опоздал! – Сердце Бармалея оборвалось, как лифт в небоскребе, и, минуя все системы безопасности, ухнуло куда-то в пропасть. Слезы выступили на его глазах и, падая, немедленно превращались в лед. Ничего не разбирая, он бросился к Снегурке и поднял ее на руки. С жаром обнял, прижался щекой.
Неожиданно, – действительно, неожиданно – откликаясь на его прикосновения, она затрепетала, потом рывком, судорожно глотнула воздух и открыла глаза.
– Ах, как же мне горячо тут! – воскликнула она, хватаясь руками за грудь.
Она смотрела на Бармалея широко раскрытыми, огромными, как лесные озера, глубокими, как два омута, глазами, и, похоже, даже не понимала, кто ее обнимает. Или не могла поверить, что это он. А еще ее смущало то, что творилось в ее сердце. Такой бури чувств в нем, такого волнения, она прежде никогда не испытывала.
– Бармалеюшка? – спросила, наконец, нерешительно она. – Ты ли это, сокол мой?
– Да я это, я! – отвечал он, весь в слезах то ли от радости, то ли, от другого какого чувства.
– Что со мной происходит? – выпытывала она.
– Все хорошо! – успокаивал ее Борис. – Все правильно! – Хотя и сам еще не вполне понимал, что с ними творится.
Как странно все складывалось! Как необычно он себя ощущал. Было и жутко, и радостно, и страшно, и легко одновременно. Голова шла кругом!
– Герой! Герой! – потрясая воздетым над головой мечом, кричала рядом мамаша Фи.
– Да ну! Какое там! – смущался Борис. – Мы тут все герои, – отводил он от себя подозрения. И тут заметил, что погасший посох Карачуна, который тот, и хваченный Кондрашкой, все еще сжимал в руках, – что посох тот вдруг пополз куда-то в сторону. Кто-то под шумок явно пытался оприходовать ценный волшебный инструмент в качестве законного трофея, в личную собственность. Вот этого только не хватало! Чтобы вскоре объявился в Русколанском лесу новый Карачун.