– Ну-ка, попридержи ангела моего, – сказал Борис очень кстати подвернувшемуся лешему. И, вручив ему Снегурку, бросился за ускользающим посохом. Успел! Даже не стал уяснять, кто проявил активность, поймал посох за конец и рывком вернул его обратно. Потом сунул бесчувственного Карачуна в Греднев мешок, да взвалил его на плечо.
– Ты далёко собрался-то? – начала выспрашивать Ягодина Ниевна, но сразу сама все поняла: – У-у-у! Вижу, ты уже знаешь, что делать, куда бежать. Давай, молодец, не задерживайся там!
– Не беспокойтесь, я скоро! – отвечал Бармалей. – Дорогу, если что, знаю. За девицей тут, любимкой моей, присмотрите!
– Не сумлевайся об этом! Глаз с нее боле не спустим!
Эх! Два притопа, три прихлопа, – только снег позади завился.
И вот уже перед ним тая река Смородина, течет, парит, пузыри пускает. Бармалей так разогнался, что на скорости и Калинов мост проскочил, и аж до самого Мильян-дуба домчался. А там его уже Мара встречает. Над головой ее на дубе том ворона сидит. Пуганая, а не боится. Тоже – чудо!
– Ну, наконец-то! – привечала его владычица светлой Нави. – Я заждалась тебя, если честно, все глаза проглядела.
Уложил Бармалей Карачуна к ее ногам, а палку его из рук в руки с поклоном ей передал.
– Вот, принимайте ваше добро, – сказал.
– Молодец, Бармалеюшка! Кто б еще, кроме тебя, с такой задачкой справился? Больше и некому! Потому что, судьба у тебя такая. Вот тебе от меня серебряный перстенек в награду.
Тут она сняла с пальца да передала молодцу кольцо наградное.
– Видишь, тут на печатке черный лебедь чернью изображен – то знак мой. Когда помощь моя понадобится, ты только кольцо это три раза вокруг пальца поверни, и я тут же явлюсь.
Бармалей кольцо с поклоном принял и на палец его определил. А после и вовсе до земли Маре поклонился.
– Благодарствуй, Мара-Маревна! Царский подарок! – говорил.
Маре такое обхождение молодца по нраву пришлось. Она аж раскраснелась от удовольствия.
– Как там Снегурочка? – спросила после этого.
– Вроде, жива. Но что-то с ней не так. Сказывает, в груди горячо, говорит, сердце болит. Боюсь, как бы она от этого – он кивнул на Карачуна, – не пострадала.
– Ах, негодный! Но впредь он вам никогда больше вредить не будет. Обещаю!
– Хорошо, коль так. Но, если что, я и сам теперь против него средство знаю.
– И то верно. Со Снегурочкой нашей все хорошо будет, не переживай. Я это чувствую. А что сердце болит у нее, так не ты ли сам желал, чтобы оно любовь познало? Вот, это оно и есть. Без сердечной боли любви не бывает. Ну, иди уже, пора тебе возвращаться. Ждет она тебя!
– Прощай, Марья-Маревна!
– Не прощайся пока. Скоро свидимся...
Глава 20. Хрустальный бал
– Объявляется бал хрустального свойства! – провозгласил Дед Мороз Иванович, едва был к этому готов. – Пусть свершится должное, предначертанное! Хрустальный бал!
Но перед объявлением произошло кое-что принципиальное, без чего никакой бал не состоялся бы.
Едва Бармалей с Карачуном на закорках скрылся в лесу, как все обратили свои взоры на Деда Мороза. А там и обступили его со всех сторон. Стоят, теснятся, выглядывают из-за спин друг друга, да тут же взоры потупляют, поскольку никто не знает, что же с ним, с дедушкой, делать.
– Ну, что делать будем? – озвучила мамаша Фи общий вопрос. – Кто знает? Кто что сказать хочет?
Гробовая тишина была ей ответом. Поначалу. А потом, поняв, что и она, Ягодина Ниевна, на мудрость которой все тут рассчитывали, не знает, что делать, от горя и тоски в задних рядах принялись подвывать кикиморки – известные плакальщицы.
– Ну-ка, цыть у меня! – прикрикнула на них мамаша Фи. Не любила она, когда тоску воем нагоняют почем зря.
Вновь воцарилась тишина, но ненадолго. Вскоре послышалось какое-то возмущение в воздухе, какая-то возня, сопение, треск и шелест, будто кто сквозь кусты продирался, и вскоре в центр всего, к телу Мороза Ивановича пробились Гредень да следом за ним Кот Баюн. Давно их никто не видывал.
– О, а вы откуда взялись? – удивилась Ягодина.
– Не суть, откуда, важно, что вовремя! – важно отвечал Гредень. – Нукося, расступись, народ! Осади! Дайте простор! Воздуха! Больше воздуха! Будем Мороза Ивановича реанимировать.
Он протиснулся туда, где, светясь скорбным ликом, возлежал Мороз Иванович, и, раскинув руки, показал, сколько ему нужно чистого пространства. Тут же и Лютик пошел по кругу, и так на всех поглядывал из-под очков, что лесной народец, сам того не замечая, подался назад, освобождая площадку. Уладив вопрос свежего воздуха для дедушки, Гредень опустился рядом с ним на колени. Тогда достал он из-за пазухи куклу-берендейку, колдовскую мароту, и немедленно в руки ее Морозу Ивановичу вложил. Дед, хоть и без чувств был, деревяшку ту в руках, видать, как-то почувствовал, потому что сразу за нее схватился, да так крепко – не отнять.