Он оставил инструменты на высоком верстаке, где удобно было работать стоя, и прямиком направился к большому шкафу со стеклянными стенками и стеклянными дверками, в котором жили куклы. Трехдверный шкаф в витрину Василий Павлович, конечно, переделал собственноручно. И это было не так просто сделать, если честно. Зато теперь куклам в нем жилось хорошо. Они и от пыли, которой в любой мастерской всегда хватает, были надежно защищены, и из общей жизни театра не выключались, и интерьер собой украшали. Что важно, имея в виду постоянную их готовность к выступлению репертуарному в соответствии с расписанием, и любому экспромту.
Он остановился возле витрины и через стекло нащупал взглядом Злозвона. Тот был на месте, и, как обычно, ответил на взгляд кукольного мастера дерзким своим с вызовом аргументом. Но что-то, сразу показалось Василию Павловичу, было в его образе необычного, что-то было не так. В беспокойстве, вспыхнувшем внезапно, но, очевидно, подогретом заранее предупреждением няни, он распахнул дверцы шкафа. И точно! Немедленно бросилось в глаза, что у куклы нет шляпы. Знаменитой уже его синей шляпы с высокой тульей и широкими полями, с которых свисали разномастные сосульки, придуманные Снегурочкой. Сосульки и создавали при движении персонажа тот зловещий мистический звон, от которого он получил свое имя.
Это была новая кукла, старую, как вы помните, выкрали из «Кадочки». Карачун ее и выкрал, больше некому, и с тех пор ее никто не видел. Костюм для этой куклы придумала и исполнила Раиса Петровна, собственноручно. И материал подобрала она же. Длинное узкое пальто из синей шерстяной ткани с блестящими металлическими пуговицами, и такая же шляпа. Все сходились на том, что новый образ Злозвона получился более выразительным и соответствующим этому вредному духу. А с берендейской маротой в руках он и вовсе был неотразим.
И вот, шляпа пропала!
«Так, так, так! – бормотал Василий Павлович скороговоркой, чувствуя, как на него накатывает волнами дрожь. О, он помнил свое столкновение с живым Карачуном, и вряд ли когда его забудет. Но возможность новой встречи с ним из мыслей своих начисто исключал. Инстинктивно. Поэтому тревогу свою старался не персонифицировать, хотя, если честно, у него это не очень хорошо получалось. – Аюшки! Шляпы-то нет, – рассуждал он вслух. – Вот, не было печали! Но этого же не может быть!»
Хозяин пребывал в растерянности недолго. Он быстро взял себя в руки и бросился разыскивать пропавший атрибут. Ведь кто-то же мог просто вынести его из мастерской зачем-то, а потом так же просто забыли вернуть шляпу на место. И ведь могли! Потому что Василий Павлович в театре не запирал ни одной двери, и это была его принципиальная позиция.
Ларчик сей просто открывался!
Под замком, в запертом состоянии, содержался только сейф, что понятно. Доверчивость не должна перерастать в наивность, то есть, хороша в меру. Таким образом, кто угодно мог войти в мастерскую, открыть витрину и забрать из нее шляпу Злозвона.
Но почему только шляпу?! – вдруг выстрелила мысль. Почему не самого?
Директору происшествие показалось зловещим знаком. Предзнаменованием.
Он быстро осмотрел мастерскую – пропажи нигде не было. Не обнаружилась в первом шумном поиске. Тогда Василий Павлович оставил мастерскую и методично, комнату за комнатой, обежал все помещения дома, этаж за этажом, включая, разумеется, зрительный зал. Шляпа так и не нашлась.
Он остановился на площадке наверху лестницы, перед входом в зрительный зал, над которым как в прежние времена красовался герб князей Утяшевых, и стал думать. Надо сказать, что радостного настроения от прекрасного известия у него совсем не осталось. Рассеялось, причем быстро, заместившись тревогой и предчувствием неотвратимой беды. Но он старался держать себя в руках и думать, думать! Потому что, если он позволит себе вдаться до паники, все, вообще все может свалиться в тар-тарары.
Думай, говорил он себе, думай! Но слова плохо помогали, ничего в голову не приходило разумного.
Странно, что в театре до сих пор никого нет, подумал он подозрительно. Но потом вспомнил, что в пятницу актеры и прочий персонал собираются здесь лишь после обеда, часам к трем, и готовятся к завтрашним представлениям, бывает, до позднего вечера. Это он, как обычно, пришел раньше всех.
Над центральной лестницей имелось большое окно, и Василий Павлович, прервав свой безрезультатный поиск, остановился прямо перед ним. Он стоял и смотрел туда, вовне, в мир осени, и ему казалось, что мир тот удаляется от него. Отделяется и удаляется. Вдруг резко, прямо на его глазах потемнело, наползла низкая туча, и из нее сыпануло снегом. Снег больше походил на крупу, жесткую и окатанную, она шрапнелью ударила по стеклу.