ний карман пиджака прячу), но врезался в вязкую субстанцию. Единственное, чем смог ему повредить тогда - так это испортив неплохой костюм. Чёрный, не забываем. Помню, как сильно он расстроился и с тех пор стараюсь больше не буянить. - Вспоминаете, как изрезали мне пиджак ручкой? - прерывает мои мысли бармен. Ещё так деликатно при этом, даже не придерёшься. - В твоих пузырях на бошке что, отражаются мои мысли? - Вообще-то да, - и пожимает плечами. - О, смотрите, к нам гость пожаловал. Я оборачиваюсь и сталкиваюсь взглядом с женщиной. Она вынырнула из арки пустоты так красиво, так плавно, словно рыба рассекает воду в аквариуме. Странное сравнение, знаю. Но во мне просыпается эстетическое чувство вперемешку с восторгом. Оно и подталкивает меня на подобные метафоры. Женщина приближается к нам спокойным уверенным шагом. Мой взгляд невольно скосил в сторону отсутствующего барного стула, который не заставил себя ждать и вырос из ниоткуда (когда только успел, а?). Она присаживается рядом со мной, поворачивая голову ко мне и слегка кивая. Я киваю в ответ. Женщина достаёт зажигалку и портсигар, на котором аккуратно, даже с заботой, выгравированны немецкие буквы. Бармен тут же подаёт даме пепельницу. “Почувствуй, как разрушается жизнь..” - произношу про себя надпись на портсигаре и пробую эту фразу на вкус. Как пережёванный табак, если честно. - Занятно, не находите? Сколько бы страшных высказываний и картинок не приклеивал минздрав на обороте сигарет, люди продолжают топить себя в болоте всё глубже и глубже. Она заговорила первая. В голосе чувствовалась лёгкая скорбь и досада. - Смотря о каком болоте идёт речь, - осторожно замечаю я. Кажется, эта женщина чем-то подавлена, но при этом выглядит весьма спокойно. - Я подразумеваю болото вредных привычек, - её пальцы вертят зажигалку как колесо. - Видите ли, люди слишком упрямые животные для того, чтобы признать: мы сами себя убиваем, при чём с огромным удовольствием. Зажигалка не реагирует на движения колёсика. Женщина тихо выругалась и бармен из волшебного ниоткуда (как обычно, впрочем), достаёт спички. Дама подкуривает, выдыхает первый клубок дыма и продолжает: - Мой младший брат недавно скончался от рака лёгких. Не сказать, что меня это ошарашило, но до жути взбесило! Он никогда не слушался сестрицы, его непослушание привело к милой девушке-аспиранту в белом халате, чьей новой работой стало вскрытие его лёгких и рассматривание кусочка этого органа в микроскопе. - Ох, мне очень жаль, - столь равнодушно, но ради поддержания беседы произнёс я. - Нисколько, - усмехнулась дама. - он тем ещё сукиным сыном был. Когда я наблюдала разбитого всмятку моего любимого, да, горячо любимого сиамского кота и довольную рожу моего брата, сидящего на балконе, ещё тогда я поклялась: не сожалеть о его кончине. Я пожал плечами и промолчал. Бармен вытирал и без того чистые стаканы. Делает вид, что непричастен к нашему разговору, а является всего лишь тенью. Не смотря на лёгкий джаз, коим был наполнен этот бар, в воздухе промелькнула искра напряжения. - Ну а вы что расскажете? - спросила она. - Да так.. - замялся я. - Ничего интересного. Каждое утро я умираю, собираясь на работу, и каждый вечер возрождаюсь в этом месте. Так и живу. “Уверен ли ты в последнем?” - шепнуло со злорадством эхо в голове. Я невольно вздрогнул. - Занятно... и как давно это у вас? - Около полугода, я не считал, - признаюсь я. - Я помогу, - отзывается бармен. - Сто девяносто четыре дня и восемь часов. Минуты и секунды прилагаются за отдельную плату. Я посылаю черную субстанцию к детородному органу чернокожего афроамериканца. Умеет же встревать тогда, когда не требуется, и молчать, когда необходимо участие! Женщина улыбнулась, вот только как-то не по-доброму. Не могу определить даже как. Она тушит окурок в пепельнице, размазывая табак по часовой стрелке и смотрит мне в глаза. - Как бы вы отреагировали, - начинает она. - Если бы я поведала вам о том, что знаю выход отсюда? - Никак, - тут же отвечаю я. - То, как вы непринуждённо появились и ведёте со мной беседу, указывает либо на вашу тесную связь с этим местом, либо на стальные нервы даже подобных странных ситуациях. - Либо на то, что перед вами безумная женщина, готовая на всё лишь бы привлечь ваше внимание, - чёрное нечто вставляет свои пять копеек и булькает своими пузырями. Видимо, смеётся. Она кидает пепельницу в бармена и тот образует дыру в своём туловище, благодаря которой стеклянный предмет пролетает мимо, звонко раскалываясь. - Че тэ дэ, - буркнул он, растворяясь убирать осколки. - И всё же, вас бы заинтересовало, откуда я могу подобное знать и главное, поделюсь ли этим знанием с вами? - Безусловно, - киваю я. - Однако за это время я так привык к этому месту, что ваши слова не вызывают у меня каких-либо бурных эмоций. Впрочем, желание вернуться к нормальной жизни и таким же нормальным снам меня ещё не покидало. - Тогда вы не против, если перед уходом из бара сыграете со мной в карты? - она прищуривается, словно пытается разглядеть мой ответ, а не услышать. Я поднял брови и пожал плечами. - Не умею играть в карты, даже в дурака. На стойке появляется бумага с инструкцией к играм: от “дурака” до “техасского холдена”. - Оперативно, чёрный! - кинул я вслед тому, что пару минут назад присутствовало, да обидчиво слиняло в стену или в пустоту. - Так во что попробуем сыграть? - Техасский холден, если не возражаете, - отозвалась женщина. - Вы же не против, если фишками будут наши годы жизни? - Как вам уго..., - тут я осёкся. - Что, простите? Она засмеялась: - Вы как мой братишка: не вслушиваетесь в слова, и только на половине фразы до вас доходит, что прозвучало сейчас нечто важное! Понимаете ли, сюда попасть не трудно, особого приглашения не требуется. Однако чтобы уйти и больше не возвращаться изо дня в день, как это происходит с вами, словно в день сурка, приходится немного заплатить. И вы, и я во время техасского холдена, выдвинем меньшее, что можем потерять. - Годы жизни? - на моём лбу, похоже, брови скоро вылетят из зоны досягаемости. - Какие-то странные у вас приоритеты. - Ничуть. Мы живём в состоянии постоянного стресса: только родившись, не имея чёткого ограничения серого вещества от белого, мы начинаем вопить о жизни, о наших потребностях. Потом проживаем короткий беззаботный период в жизни (уже более-менее осознанный) и попадаем в стрессовую среду на выживание - “школа”. Нервные клетки усиленно погибают, а если добавить ещё гормональный подростковый скачок, толкающий нас на нежелательную беременность и употребление всякой дряни, то до школьного выпуска пару лет, считай, вычёркивай из своей жизни. Далее - как карта ляжет. Вредные привычки, работа, жажда выжить за копейки - всё отнимает годы жизни. Так почему же эта неосознанность пугается тебя меньше, чем целенаправленно просранные фишки номиналом в “один год”? - Жаргонный лексикон запрещён в моём баре, - прозвучал голос из пустоты. Но мы не обратили на это должного внимания, продолжая диалог. - Наверное потому, что игры с такой ставкой вызывают недоверие. Женщина смотрит на меня пристально, не щурясь. - Ты будешь играть или... нет? - она произносит каждое слово с паузой. Медленно и угрожающе. Резкий переход на “ты” не сулит ничего хорошего. - Что мне за это будет? - я пытаюсь спокойно ответить и проигнорировать этот наглый переход её речи. - Нет, ну серьёзно? Где гарантия, что выиграв, я выберусь и вернусь к обыденной жизни? Она проводит рукой по барной стойке, на которой (привет, бармен) появляются фишки синего, зелёного и красного цветов, на каждой из которой виднеется надпись “Лиза”. - Лиза, значит? Что ж, мы так и не представились. Я Альберт, очень...удивлён такому стечению обстоятельств. - Точнее ты хотел сказать “рад знакомству”, да на языке не поворачивается? - усмехнулась она. - Не исключено, - заметил я. - Так что до гарантии? - Гарантий нет. Мне стало скучно играть роль доброй дамы, раскидывающей направо и налево все секреты этого места. Потому предлагаю обыграть меня в незамысловатую картёжную игру. Выиграешь - появится игровой автомат вооон в том углу, - и указывает мне на противоположную сторону. - Тогда кинешь в него все мои фишки и появится проводник. Он выведет тебя через арку... безопасным путём. Проиграешь - ну, тут я не знаю дальнейший ход событий. Может быть, помрёшь, а может, застрянешь тут навечно. Эта ветка событий мне не неизвестна. Как ни крути, заняться тебе явно нечем, да, Альберт? Почему бы нам не скоротать время, раз уж чахнем под самовозрождающий джаз и наш чёрный друг свалил? - А что если я откажусь играть? - Не рекомендую отказывать мне в столь замкнутом пространстве! Дама достала из портсигара складной нож. Лезвие отдавало каким-то зловещим блеском. Она покрутила свой акссесуар в пальцах и провела острием по лакированному дереву, из которого, видимо, и была создана стойка. Вслед за ножиком оставался глубокий разрез. - Пошли бы вы к чёрту, дорогая Лиза... - вздыхаю я. Бесцеремонно “тыкать” как-то не появляется желание, но вот послать аккуратно - без проблем. - Однако смею предположить, что этим чёртом вы и являетесь. Поделом! Я ознакомился с правилами на этом чёртовом листке. Начнём же эту чёртову игру! “Слишком много “чёрт” произнесено, следи за своим лексиконом” - снова зловещее эхо застаёт меня в расплох. Женщина показывает свои белоснежные, удивительно ровные зубы. Перед нами появляется колода карт и мои фишки. Однако, покрутив их в руке, замеча