— И они проделали такой большой путь вдвоём? Без охраны, провожатых и мужчин?
Ателард молча кивнул.
— Это сколько же надо иметь храбрости, — изрёк вслух наемник. — Ведь в таком путешествии полно опасностей на каждом шагу. А что может сделать одна слабая женщина и ребенок против них?
— Страх способен прибавлять выносливости. Они бежали от жестокого человека и от его людей. Чему же тут дивиться?
— Тут я согласен, — вздохнул Конрад.
— А зачем ты ищешь её?
— Мне нужно ей кое-что передать.
Наемник понял по лицу служителя, что любопытство того не сражено.
— Так где она? — продолжил он.
— По коридору направо. Там пристройка для незаразных больных. За синими занавесками, в самом углу находятся их кровати.
Конрад кивнул и направился в указанном направлении. Однако ему не пришлось добираться до конца, чтобы увидеть Бригиду. Девчушка шла с ковшом воды со стороны двери, ведущей к уличному колодцу. Она сама натолкнулась на него, так как глядела под ноги, чтобы не расплескать содержимое. Глаза её выпучились, как у совы, когда та заметила своего неугомонного преследователя.
— Из тебя, Бригида, вышел бы ловкий наёмник, вернее, наемница, — пошутил он. — Таких быстроногих и резво атакующих людей я ещё не встречал. Кстати, вы с матерью находитесь на попечении храма, но ты воруешь. Разве не знаешь, что это грешно? Если отец Алетард узнал бы об этом, он бы выставил вас на улицу. Уж так принципиальны служители божьи.
— Моя мама очень больна, — хмуро ответила воришка. — В храме кормят не так уж и сытно. Нынче везде голод. Я стащила ту курицу, чтобы сварить маме куриный суп. Ей нужны силы. Думаю, что боги бы меня простили за такое. Да и к тому же я не вашей веры. Так что мне в любом случае всё равно. Мой народ преклоняется лишь перед своим правителем. И то, пока тот способен сражаться. Как только главу одолевает немощность, его убивают.
— Интересно, — задумался наёмник. — Почему святой отец впустил вас в храм, если вы другой веры. Это так непохоже на него.
— Потому что я скорчила самую жалостливую гримасу, какую только возможно. В тот момент, когда мы оказались у этих самых стен, моя мать уже не могла идти сама. У неё каждый день кружится голова. Стоит ей немного постоять, как она тут же падает, и из носа льётся кровь.
— Выходит, что в Ателарде есть зачатки искренней доброты и сопереживания. Кто бы мне сказал раньше, не поверил бы, — он опустил голову вниз и достал монеты. — Держи, Бригида, — мужчина протянул руку. — Во мне тоже есть немного сочувствия. На улице с каждым днём будет становиться всё холоднее. Этих денег вам с матерью хватит, чтобы приобрести тёплые вещи из шкур. Возьми себе хорошие медвежьи сапоги. Если ты так и дальше будешь бегать в сандалиях своих, то сама заболеешь и свалишься с ног. А тогда кто будет помогать твоей маме?
Девчушка не сразу взяла золото. Ей всё это не нравилось, но в то же время она прекрасно понимала, что он прав. Бригида слышала о страшных зимах в этих краях. Без тёплых вещей им конец.
— Но зачем вам это нужно? Почему вы решили мне помочь?
— Я сам когда-то ходил в рваном тряпье и постоянно мерз. И те времена своего голодного детства я до сих пор не забыл. Поэтому прекрасно тебя понимаю. Знаю, как тебе и твоей матери тяжело, — он положил монеты у её ног, так как она всё ещё обеими руками держала ковш. — Мне пора идти. Не собираюсь я продавать тебя на корабль в рабство, — мужчина усмехнулся. — Как ни странно, но не все люди плохие, хотя это и редкость. Во всяком случае, ты абсолютно правильно делаешь, что никому не доверяешь. Хорошая тактика. Я сам такой же.
Конрад развернулся и зашагал прочь.
— Стойте! — Бригида окликнула его. — Как вас зовут? Тот толстый мясник сказал, что вы некогда считались славным наëмником.
— Я и сейчас вроде бы всё ещё в форме, — развернулся мужчина. — Зачем тебе моё имя? Я же сказал, деньги даю безвозмездно, — он покачал головой и двинулся дальше.
— Скажите мне своё имя! — прикрикнула на него девчушка, топнув по полу.
— Конрад, — тот развёл руки в стороны, сморщив лоб. — Всё я могу идти, юная царица, требующая всё знать?
Медный ковш со звоном вывалился из её рук. Но она так и осталась стоять на месте, будто не замечая холодную воду, попавшую на открытые ноги.
— Тот самый наëмник без рода и прошлого? О ком поют барды почти во всех землях? Да поразит меня копьё самого долгоживущего главаря, если этот оборванец с опухшими от беспробудного пьянства глазами и есть знаменитый Конрад.
— У всех бывают тяжёлые периоды, — возмутился мужчина. — И я не исключение. Разве у оборванца будет такой боевой меч, который я выставил прямо перед лицом торговца?
На глазах девочки накатились слезы. Конраду это не понравилось. Он никогда не мог смотреть на женские и детские слезы без волнения.
— Моя мама умирает, — произнесла она тихо. — Я знаю это. Хотя и пыталась до этих дней себя обманывать, — тоненькие струйки полились по чумазому лицу. — Я останусь совсем одна. Вы сказали, что из меня бы вышла хорошая наемница. Вы сможете меня обучить своему ремеслу?
Наёмник хотел ей сказать, что то была всего лишь шутка, но, глядя в её карие печальные глаза, язык у него не повернулся. Он прокашлялся.
— Слушай, Бригида. Мое дело совсем неженское. У меня никогда не было никаких учеников. Тебе будет куда лучше наняться к кому-нибудь горничной. С такого возраста уже берут в работники.
— Я слышала об аливитянках, что из Саркена. Они женщины, но это не мешает быть им сильными воинами. Бабушка рассказывала мне сказки об их подвигах.
— Да. Но… — он подбирал слова, пытаясь объяснить, что с ней так не выйдет. — У аливитянок иной образ существования. Они живут совсем без мужчин. Это совсем другое. Девочек с самого малого возраста бросают на арену для битв. Их первые игрушки — деревянный меч и щит. Судя по-твоему росту, ты уже опоздала. Практически невозможно сделать из тебя достойного воина.
— И что? Вы ведь тоже не с самых малых лет держали меч в руках? Сами говорили, что ходили в тряпье и были бедным. Какой же там воинский дух?
— Да, но я мужчина, а ты нет. Женщинам в этом плане гораздо сложнее. Им приходится начинать обучение раньше, и дисциплины им требуется куда больше.
— Мой отец… — она провела рукой позади шеи. — Он правитель варваров. И его люди ищут нас с матерью. И когда-нибудь обязательно найдут и убьют нас. По обычаям нашего народа, жена не имеет права уходить от мужа. Это карается смертью. И я должна уметь себя защищать, потому что никто мне не поможет спастись от них. Я чужая для всех. Я изгой с того самого дня, как мы ускользнули из дома. И не собираюсь работать никакой горничной. С самого детства я только и видела, как женщины ползают на коленях перед своими мужьями. У меня больше не тот дух, чтобы кому-то служить. Я так не смогу. Стоит только посмотреть на жизнь по-другому и понять, что ты так точно существовать не хочешь. И всё… Назад пути нет. Я выбираю смерть, либо свой собственный путь. А в эти времена его можно одолеть, только будучи сильным. Так что если вы откажетесь обучать меня, то я погибну.
— Ты ведь в курсе, что это шантаж? Хочешь переложить свою несчастную судьбу на мои руки, — Конрад скрестил руки на груди.
— Да. Я знаю, — она шмыгнула носом и ладонью вытерла слезы.
Наёмника забавляла её прямолинейность.
— А если бы ты меня не встретила сегодня? Что тогда?
— Я вам уже сказала. Мама долго не протянет. Я останусь совсем одна и помру. Мне не выжить в этом мире, потому что я не смогу встать на колени.
Конраду очень понравилась её последняя фраза. Что-то воинственное в её духе уже точно присутствует.
— Вот, возьмите монеты обратно, — она соскребла их с каменных плит. — Раз уж они теперь мои, то я ими и уплачу за своё обучение у вас. У меня больше ничего нет. Но я готова отрабатывать. Стану вашим пажом, прямо как дворянские мальчишки на побегушках у знатных особ. Я способна разводить костер во время похода. Готовить не люблю, но умею. Могу чистить вашего боевого коня, когда вы его себе вновь купите. Я отлично обращаюсь с животными и правильно надеваю сбрую. В нашем народе было много отличных наездников, как среди мужчин, так и среди женщин. Стану вашим оруженосцем, чтобы носить колчан со стрелами и копьё. И…