Рука Сеяна легла на лоб, снимая напряжение, слегка дрожащие пальцы прошлись по надбровью, прижали веки и опустились на подбородок. Волнуясь, он продолжил:
— Но ты вспомни своё горе. Вот такое же по силе чувство я испытываю, когда понимаю, как непрочна моя власть. Я — временщик, и знаю об этом. А ведь я не один на свете. У меня есть дети, моя плоть, моя надежда на бессмертие. Если я паду, что ждёт их на этом свете… прозябание в безвестности? А может, смерть от рук моих врагов? Я же хочу даровать им истинную власть, ту, что есть у тебя, даже если её пока нет, власть, которая от Бога, и уже не отнимется у них. Однажды я попытался войти в ваш круг… Хотя бы дочь, хотя бы она могла обрести иной кров, чем мой? Где все так зыбко, неустойчиво! Но твой Друз, твой сын погиб — нелепо, глупо, едва обручившись с ней… Подавился грушей, это немыслимо себе представить! Словно оно, еще ничего не значившее само по себе обручение, стало проклятием его юной жизни! Разве это не знак?
Взгляд собеседника, исполненный боли и запрета на продолжение, не остановил Сеяна. Он говорил, сцепив накрепко руки, выдававшие волнение.
— Я хочу, наперекор своей судьбе, ввести детей в круг людей, которые причастны к власти от рождения. Навсегда, для всех последующих поколений моих потомков, через времена. Ты считаешь это невозможным?
Ответ он получил не сразу. «Молодой друг», которому, однако, на взгляд было более тридцати, имя которого так и осталось в тайне, помолчал немного. Увидеть выражение лица его Элий Сеян не мог, ибо оно было опущено долу. Когда же он поднял голову, Сеян заглянул в его горящие сочувствием и пониманием глаза, почувствовал тепло, исходящее от него, и уже знал, какой ответ получит. И всё же услышать эти слова было приятно. Благородство его собеседника проявилось в ответе, а Сеяну не так уж часто в жизни приходилось встречаться с благородством, не говоря уж о том, что редко приходилось проявлять его самому. Не баловала его жизнь встречами с благородством.
— Нет, почему же, такое случалось и раньше. Если я дам тебе согласие, Луций, это ведь будет не просто моим согласием, правда? Это ведь будет моей клятвой — клятвой будущего властителя своему преданному слуге, что он получит обещанное по достижении мной власти?
— Да, друг мой. И я хотел бы услышать эту клятву от тебя, чтобы вздохнуть наконец спокойно, ведь тебе я верю безоговорочно. Слишком часто в последнее время я вижу один сон — сон о моем неминуемом конце, и он будет страшен…
— Что ж, я нахожу твою просьбу справедливой и цену, которой заплачу за твоё содействие нам — совсем небольшой. Клянусь памятью моего брата, и да услышит мою клятву Юпитер — я позабочусь о твоих детях.
Благодарю тебя, и никогда не забуду твоего великодушия…
— Есть, правда, одна просьба и к тебе, Луций, раз уж речь зашла о наших родственниках. Мои племянники, ты ведь не любишь их…
— А ты? Вздорные молодые люди, не ладящие ни друг с другом, ни с кем бы то ни было вокруг! Мечтающие о власти, подумай об этом! И их неуёмная мать, которая добьётся своего, и погубит детей собственными выходками!
— Луций, ты прав. Я не люблю своих родных, и это горько. Да ведь никто из них не любит меня тоже… Я прошу тебя лишь об одном — в память о брате, обещай мне не участвовать в падении и гибели племянников, которое я также предчувствую, как и ты. Я не смогу участвовать в нашем общем деле, не смогу встречаться и говорить с тобой, зная, что ты виновен в их смерти. Есть предел любому цинизму, пойми!
— Вблизи власти такого предела нет! Впрочем, пусть будет так. Твоим родственникам моя помощь не понадобится. Они всё сделают сами, а недоверчивость Тиберия и его нелюбовь довершат начатое. А теперь прощай, и побереги себя самого. К тебе ведь всё это тоже относится в какой-то мере…
Уход Сеяна послужил сигналом расходиться. Разгоряченные спорами, всё ещё ищущие неопровержимых доводов соратники, дружеские похлопывания про плечу, слова ободрения — всё это потом не раз вспоминалось Понтию Пилату в далёкой и не всегда ласковой к нему стране…
4. Македонец
Дом, в котором работал художник, стоял в самом сердце Рима. Палатин[22] — колыбель вечного города, а дом был на том самом углу знаменитого холма, что обращен к Форуму[23]. Ливия, вдова Августа Октавиана[24], которой дом принадлежал, отличалась отменным вкусом и любовью к искусству. Оно присутствовало здесь на каждом шагу, высокое искусство живописи и скульптуры. Изящные арабески вдоль карниза. Гирлянды листьев и цветов вперемешку с крылатыми гениями[25] и фантастическими пейзажами. Пять больших фресок, пожалуй, самых знаменитых в Риме, и каждая представляет собой отдельную картину. Две изображают посвящение в таинство и магические действия, на третьей — улица Рима, как бы виднеющаяся из открытого окна. И, наконец, две картины на мифологические сюжеты: Полифем[26], преследующий Галатею[27], и Ио[28] в тот момент, когда Гермес[29] освобождает ее от Аргуса[30].
22
Палатин — холм в Риме, на котором основан древний город, впоследствии место расположения императорских дворцов. По легенде обязан своим именем Палесе, богине пастухов, в честь которой проводились «Палилии», праздники очищения, устраиваемые еще со времен образования Рима. Холм состоит из двух вершин — Палладиума и Гермалуса.
23
Форум был сооружен в 42 г. до н. э. в честь победы Августа над республиканцами в битве при Филиппах. Здесь Август возвел храм Марса-Мстителя в знак отмщения убийцам Цезаря.
24
Август Октавиан (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.) — римский император. Август — почётное имя, присвоено сенатом в 27 г. до н. э. Гай Октавиан — имя, данное при рождении. С 44 г. до н. э. он стал известен как Гай Юлий Цезарь в соответствии с именем своего знаменитого приёмного отца.
25
Гений (по латыни «генс» — род) — в мифах древних римлян первоначально божество-прародитель рода, затем бог мужской силы, олицетворение внутренних сил и способностей мужчины. Постепенно гений стал самостоятельным божеством, рождавшимся вместе с человеком, руководившим его действиями, а после смерти бродивший близ земли или соединявшийся с другими богами.
26
Полифем — одноглазый циклоп, сын Посейдона и Фоосы, безнадежно любивший нереиду Галатею и из ревности убивший пастуха Акида.
27
Галатея — морская нимфа — нереида, которую любили пастух Акид и циклоп Полифем, дочь Нерея и Дориды.
28
Ио — жрица Геры, дочь Инаха и Мели, внучка титана Океана, мать Элафа (отец — Зевс). Ио пленила своей красотой Зевса, и была превращена Герой из ревности в корову. Спасаясь от укусов посланного Герой овода, Ио бежала в Египет, где Зевс вернул ей человеческий облик.
29
Гермес — бог торговли, ловкости, обмана, воровства и красноречия, посланник богов. Сын Зевса и нимфы гор Майи. Отец Гермафродита (мать — Афродита), Пана (мать — Дриопа), Силена (мать — Кибела), Автолика (мать — Хиона) и Абдера.