Они собрались в верхней горнице дома Мариам-вдовы в назначенное время. Тревога вновь омрачила его душу, когда среди них не оказалось Фомы. Почему? Ученик его был не из тех, кто мог забыть долг. Не захотеть быть рядом с Учителем в день общего собрания за столом — это так не похоже на Дидима!
— Остался на женской половине дома. Я вчера передал ему Твоё приглашение, Учитель, но он так торопился к жене, что едва ли обратил на меня внимание, — ответствовал казначей, Иуда, расспрашиваемый Иисусом. — Уж если Дидим прижмётся к жене, то его не оторвать. Я думаю, что он теперь вовсе от нас уйдет. Зачем ему подвергать свою жизнь опасности? У него есть отец, помимо Небесного, уж он-то о нём позаботится. Да и жена согреет.
Тут взгляд Иуды упал на Марию, одиноко стоящую в глубине горницы, и он прикусил язык. Левий Матфей счёл нужным вмешаться:
— Дидима могло задержать только что-то важное, Й’худа. Он не из тех, кто трусит.
Завязался было спор, но Иисус заставил их замолчать жестом. Сердце его сжимала печаль, на лицо легла тень. Он многим хотел бы поделиться со своими учениками. Если бы они могли принять всё, что он хотел дать, то были бы ограждены от разочарования и неверия. Но они не вместили бы всего, что он хотел сказать, и при взгляде на них слова утешения и предупреждения замирали на его устах, и многое так и осталось невысказанным…
Чего стоил только бесконечный спор между ними, «кто из них должен почитаться большим»[351]! Вот и сейчас, каждый из них, находясь в плену уязвленной гордости, безмерного самолюбия, норовит пробраться к почетному месту за столом. Толпятся, ждут его, Иисуса, и уже оттирают друг друга локтями. Иуда протиснулся между всеми, и уже готов сесть по левую руку от Учителя. Справа, по-видимому, победу одержал Иоанн.
Мариам застыла у окна тенью. Она имеет право присесть у него в ногах, но это значит, что Иуде придется довольствоваться её обществом, не видя лица Учителя, и он из своего отвоёванного пространства косится на Мириам недобро. А тут ещё причина для раздора: нет слуги, который омыл бы гостям ноги, это ведь обязанности раба. Кувшин, таз, полотенце стоят на положенном месте, и кто-либо из учеников мог бы свершить обряд. Но все проявляют деланное равнодушие, и молчат.
Что можно сделать для бедных этих душ? Как показать им, что называться его учениками — ещё не значит быть ими. Как убедить, что подлинное величие состоит в любви и смирении? Он выжидал, желая увидеть, как они поступят. Так, как он и ожидал — то есть никак. И пальцем не пошевельнули, чтоб послужить друг другу.
Тогда он сделал это сам. Снял с себя одежду. И симху, и кетонеф[352], обнажив свой торс, как последний раб. С удивлением взирали они на него. А он обернул талию полотенцем, налил воды в большой медный таз. И начал безмолвно омывать ноги своим ученикам, вытирая их после своим полотенцем. Молчаливое обличение их греха, искупление собственных…
О, как по-разному они отвечали на движение его души! Левий Матфей опустил голову, как провинившийся ребенок, и в глазах его были слезы. Иуда оскорбился. «Если Ты умел так унизиться, то никогда не быть Тебе царём Израиля, — говорил его взгляд. — Следуя за Тобой, мне не получить никакой выгоды. Я знал это и раньше, теперь уверен. Не зря я лгал, и доносительствовал эти годы. А теперь Ты обречён, и мы оба знаем это». Когда дело дошло до Кифы, тот, как всегда, взорвался. Ни думать, ни молчать он не умел одинаково.
— Господи! Тебе ли умывать мои ноги?
Что Иисус должен был ответить самому порывистому, не рассуждающему никогда ученику? Как дитю малому сказал:
— Что Я делаю, теперь ты не знаешь, а уразумеешь после.
Так отвечают детям: делай, что я говорю, а когда подрастёшь, то поймёшь, зачем всё это было нужно. Но, как не удовлетворяются подобным объяснением дети, упрямые, неразумные дети, так и Симон Кифа не удовлетворился.
— Не умоешь ног моих вовек!
Иисус даже улыбнулся, вопреки той грусти, что поселилась в этот вечер в сердце. Он знал, как совладать с этой детской душой в теле взрослого человека. Пригрози самым страшным — уходом своим, потерей Учителя, волшебно перевернувшего всю жизнь Кифы, и тот смирится. Иисус торжественно сказал Симону Кифе:
— Если не умою тебя, не имеешь чести со мною…