Банга, а это был, конечно, он, любимый пёс Пилата, подошёл к корзине, постоял возле неё немного, а потом повернулся к Иисусу, уткнулся огромной головой в бок. Лизнул правую руку, пытаясь пристроить свою страшную морду в ладонь Иисуса. Тот приласкал пса, потрепал за ухом. Вздохнув, Банга медленно и величественно отошёл в сторону. Проявленная псом деликатность пришлась по вкусу суке. И теперь уже она двинулась к корзине. Гавкнула пару раз над ней, потом, резко развернувшись, пошла к Альме. Естественный чёрно-коричневый цвет кожи Альмы поменялся на тёмно-серый, когда сука, приблизившись к ослу, встала на задние лапы, а передние уложила ему на спину. Морда её оказалось рядом с лицом «молодухи» Ормуса. Осёл — то ли от страха, то ли от врождённого упрямства, — не сдвинулся с места. Стоял, не шелохнувшись, словно мышцы его тела на время окаменели. Интересно, что большое тело Альмы тоже стало каменным, окаменели и даже слегка выпрямились от ужаса курчавые чёрные волосы на её голове, Ормус был готов поклясться в этом. И долго потом с улыбкой припоминал эту забавную сценку.
Собака несколько раз что-то тявкнула в лицо Альме, будто объясняя. Понадеявшись, что её поняли, лизнула тёмно-серую неподвижную щёку. Оттолкнувшись могучими лапами от спины осла, сука умудрилась довольно грациозно — при её-то весе! — опуститься на землю. Медленно, нехотя, пошла к Анту.
Крикнув что-то на своём никому не известном языке, Ант развернул лошадь. Отряд, сопровождаемый весело играющими собаками, неторопливо двинулся в сторону города.
Альма преодолела расстояние до корзины раньше, нежели Ормус с Иисусом успели наклониться над ней. Извечное любопытство Евы оказалось куда сильнее пережитого страха, и она слетела со спины осла в мгновение ока. К ней даже вернулся прежний цвет кожи. Ухватившись за покрывало, наброшенное на корзину, Альма отбросила его в сторону, и взвизгнула от неожиданности. Мордочка щенка, с поблескивавшими бусинками глаз, была мохнатой и вполне довольной, хотя он сомлел немного в пути. Он ткнулся влажным носиком в руку Альмы, потом лизнул опустившуюся на его голову руку Иисуса, быстро выпростав мордочку. Рука жреца на краю корзины его не заинтересовала.
— Ничто живое не тянется ко мне, — по-египетски произнес Ормус. — Даже женщина моя рождена в серебре.
Это не прозвучало жалобой. Скорее, подтверждением очевидного факта. Без всякой обиды или горечи.
