Они там еще походили, понюхали следы, покалякали на редкой разновидности слэнга - ментовском жаргоне. Но вяло и слегка - на публику. Потом начальник скомандовал всем разъезжаться. Когда скорая и ПМГ отбыли, он обернулся к пострадавшей:
— Прошу в машину.
Прозвучало как "марш!" Затем Вадиму:
— Вы - тоже.
Ангарский, нехотя, поплелся к новенькой полицейской Вольво, прокравшейся на место происшествия следом за сермяжными уазиками. Прежде чем забраться в салон, женщина сняла и туго свернула пальто. Так действительно меньше воняло.
Когда Вадим угнездился на заднем сидении, в руках у той уже была пудреница.
Молодец! Война - войной, а женское естество себя окажет.
— У Гольштейна был? - не оборачиваясь спросил Виталя.
— У него, - чуть запнувшись отозвался Вадим.
— Я думал, он уже свалил.
— Завтра.
— Прощались?
— Ага.
Узнал таки, гад!
— Узнал, - как подслушал Виталя. И дальше, без перехода, - Исчезни из города.
Желательно прямо сейчас и желательно недели на три - четыре.
— Это обязательно?
— Тебе разборки нужны?
— Нет.
— Мне тоже - нет. А вас, девушка, порошу, завтра - ко мне в кабинет с заявлением. Договорились?
— Да. Конечно… Я приду. Но…
— Завтра!
— А, собственно, из-за чего такие сложности? - несколько более нахально чем стоило, поинтересовался Вадим.
— Сашок, останови, - скомандовал бывший одноклассник. Машина послушно спланировала к темной обочине. - Выходи.
На воздухе Виталя всей тушей надвинулся на Вадима:
— Страх потерял? - угрожающе прогудел гражданин подподковник. - Скажи спасибо, что я тебя в автозак вместе с Кучей не засунул!
— Спасибо, - клюнул носом Ангарский.
— У него справка из дурдома. Понимаешь?
— Нет.
— Справка! Он санкциям не подлежит.
Виталя выглядел не на шутку разъяренным. Должно быть, с самого начала клекотал душой, а пар выпустить пришлось на Вадима: с одной стороны - участник, как бы не зачинщик, происшествия; с другой - в детстве золотом рядом на горшках сидели. А такое помнится и не дает разложить на асфальте и приласкать сапогом под ребра.
Но Вадим в положение бывшего согоршочника входить не стал, не случилось ему такого хотения, отступил от опасного собеседника на шаг и свысока в прямом и переносном смысле поинтересовался:
— Теперь вы его помоете, покормите, вшей выведете и мирно отпустите обратно на помойку, или в дурку таки сдадите?
— То-то и оно, что в дуруку не берут. Гребаное финансирование не позволяет.
Выпустим. Понял?
— Не понял.
— Мне сейчас придется эту падаль тащить в больницу, синяки зеленкой мазать, потом три короба отписок сочинять. Потом к заму по связям с общественностью на брюхе ползти и жопу ему лизать, чтобы материал подал в нужном свете. - Виталя даже слегка задыхался от гнева. - Ты Серегу Воробья помнишь? Вот ему и надо спасибо сказать. Он у нас теперь прогрессивный журналист, золотое перо центральной городской газеты. Он не так давно разразился статейкой, которая неожиданно поимела успех в столичных сферах: отобразил тяжкую жизнь местных бомжей. Как их тут обижают, да какие люди под рваниной пропадают. По горячим следам начали строить ночлежку. Тут то и стало ясно, кто музыку заказывал. Ты представляешь, сколько денег на ту ночлежку ушло? Отель пятизвездочный дешевле обойдется. А ты представляешь, сколь я дерьма через ту писанину хлебнул?
Виталя согнутым пальцем постучал Вадиму в грудь как в дверь.
— Слышу, слышу, - смягчился Ангарский. У подполковника, оказывается, были свои рифы и мели на этой реке. И широкий погон не всегда мог защитить от оверкиля.
— Я Серегу просил, не делай этого, но ты своего дружка лучше меня знаешь.
— Он мне никогда другом не был, - чистосердечно открестился Вадим. - В одной компании тусовались, и только.
Серега Воробьев с удовольствием занимался общественной работой, с удовольствием же с той работы стриг кое-какие купоны, пописывал, постукивал.
Достучался до областной газеты, там и осел. Но Вадиму бы никогда не пришло в голову, хвастаться этим знакомством. От Сереги всегда разило. Какой-никакой интеллект, наглость, бесподобный нюх на коньюнктуру и цинизм в одном флаконе - невыразимый аромат.
А Виталя, выпустив пар, остыл. Тряски за грудки, во всяком случае, не последовало.
— Пошли в машину.
Женщина сверкнула на них испуганными глазами.
— Вас как зовут, простите, забыл? - поинтересовался подполковник.
— Семенова Наталья Викторовна.
— Наталья Викторовна, где вы живете?
— На Гусарова.
— Поворачивай, Сашок.
Маршрут Вадима более чем устраивал. В самом конце названной улицы, за сотыми номерами гнездился автовокзал.
— Я тоже там выйду, - мирно предложил он разгоряченному начальнику. Тот только хмыкнул. За всю дальнейшую дорогу не было сказано больше ни слова.
Наталья Викторовна жила как раз за теми сотыми, в высотке, окнами на суетную и шумную автовокзальную площадь. Истребовав, явиться завтра поутру, Виталя отбыл. Вадим собирался молчком отчалить, но что-то тронуло. Она не спешила к освещенному подъезду, не торопилась в спасительное и надежное тепло дома. Она так и топталась на месте. Тонкое платье под ветром облепило фигурку. Пальто она не надела. Вадима тронула ее беззащитность.
— Вас проводить?
— Если можно. Здесь перекопано, - заторопилась она с объяснениями. - Надо обойти по темноте. И в подъезде…
— А в квартире? - дальнобойно поинтересовался Ангарский. - Муж меня обрезом не встретит?
— Он уехал, - проронила женщина и, пристально глядя под ноги, засеменила в обход длинной как вселенский удав канавы.
Что ж… можно ж и не торопиться на ночной автобус… Можно ж и до завтра потерпеть…
За углом дома Вадим налетел на неподвижно вставшую подопечную. По узкому слегка подсвеченному тротуару, напрочь его перегораживая, на них двигалась широкая как плетень фигура.
Да, вашу мамашу!!! Хэлоуин что ли на сегодня перенесли?! Ночь кошмаров.
Вадим сгреб трясущуюся женщину, переместил ее себе за спину и только тогда начал слегка отступать в сторону. Пришлось сойти с разбитого тротуара в колдобину. Места для прохода темной личности стало достаточно. Другое дело захочет ли обладатель таких габаритов мирно протопать по своим делам?
Мужик в темноте не торопился. У Вадима зло застучало в висках. Если тот рыпнется, Ангарский точно тут его положит, носом в колдобину. Одной злостью, что сначала всколыхнул своим демаршем бомж, а потом подполковник Володев.
— Копочка, девочка моя, - внезапно донеслось из дышащей опасностью темноты. - Погуляла? Пошли домой. Иди к папе.
Мелкая собачонка, которую звал из темноты голосом кастрата огромный страшный мужик, тут же вынырнула из соседней канавки и помчалась к хозяину.
— Копочка, разве можно так пугать папу? Пошли домой. Нам мамочка косточек оставила, колбаски…
Наталья за спиной заплакала навзрыд. Вадим обернулся и обнял ее за плечи.
Прижать женщину и хоть чуть-чуть согреть мешало свернутое пальто, которое она так и держала перед собой.
— Все. Хватит плакать. И нам пора идти. Враги в лице Копочки и ее хозяина отступили. Пошли в тепло.
Подъезд не удивил: те же что и везде окурки, битые бутылки, лужи и густой подростковый грай на третьем этаже. Оттуда ощутимо сдавало анашой.
— Лифт работает?
— Нет.
— Понятно. Будем форсировать, или обождем?
— Мне как раз на третий.
Подтверждая ее опасения сверху донеслась корявая матерная тирада. Кому-то из тинов захотелось, простите, в туалет, что он, не отходя, и справил. Следом за криками завязалась потасовка. Вадим остановился в углу площадки и Наталью придержал. Вовремя. Клубок воняющих мочой, табаком и винной кислятиной тел, миновал их без причинения ущерба. Дверь подъезда жалобно захрустела - вынесли.
— Всегда так? - спросил Вадим уже в прихожей.
— А бывает как-то иначе?
— Я живу в пригороде у родителей - бывшая дача, превращенная в постоянное жилище. И там конечно - не Елисейские Поля, но ощутимо тише. Можно ночью дотопать от остановки до дому, даже не получив по физиономии. Правда, не всегда.