— Закруглился Вадим. Нечего демонстрировать девушке собственную отвагу. Еще чего доброго, выставит на улицу. Ему никуда не хотелось идти. Ей, впрочем, тоже не хотелось, чтобы он уходил. Ангарский это нюхом чуял. Но ему нравилось, что она не тащит его в комнаты, не сажает за стол, норовя с порога проложить путь к сердцу через желудок. Ему, представьте, нравилось ее стеснение и замешательство. Даже то, что она не знает, как предложить ему остаться.
— У тебя ванная где?
— Тут, - она как к спасению кинулась к узкой двери.
— Постой.
Вадим вытянул у нее из рук вонючий сверток.
— Пакет есть?
Когда злосчастная тряпка упокоилась и была герметично завязана, дошла очередь и до людей.
— Не хочешь отмыться? - как бы между прочим поинтересовался Ангарский.
— Неудобно… Ты…
Дальше слова были не нужны. Он просто шагнул к ней и осторожно, что бы, не дай Бог, не спугнуть, начал стаскивать через голову платье. Петельки - крючочки.
Резинки - трусики.
Вода окутала и обогрела. Впрочем, им уже хватало тепла. Ладони стали горячими.
Или оставались холодными - горячими стали прикосновения?
Они немного поели только часа в четыре утра, выпили остатки вина из бара и опять рухнули в постель. Ему нравилось разбивать ее закомплексованость, растворять холодность. Под утро она стала раскованной и свободной, на столько, что закричала. Бедная девочка. Кто ж тебя так заморозил?!
Борька понял все с полуслова. Не может прийти проводить? Рехнулся! Какие проводы, когда менты на хвосте. Краткий рассказ о встрече с Виталькой успокоил его на столько, что гражданин вселенной Гольштейн пообещал спокойно отбыть в
Землю Обетованную.
Наташа вдруг разом проснулась и заплакала. Ангарскому было не привыкать, но все равно, такие расставания он не любил.
— Не плачь.
— Я тебя больше не увижу.
— Есть конструктивные предложения? Не в смысле трахнуться на квартире у подруги, а…
— Нет, - оборвала его Наталья. - Я из-за этого и плачу.
Ну, чем он мог помочь?
Йо-хо-хо! Гуляй свадьба! Они там чего-то говорят, чего-то поют. Вадим уплывал, не вдаваясь в подробности. Вот так вот оторваться, после недели неприятностей, после невразумительной голодной, почти безденежной дороги - это вам не хухры мухры! Надо было отгулять. Вовремя Пашка собрался жениться. Ой как вовремя.
Проплыло и кануло личико в очках. Девушка! Девушка смотрела длинно, выжидательно. Чего ждет, только дураку не ясно. Но, не могу, милая! Не способен в данный момент отозваться. Хоть режь меня, хоть тискай. И очочки тебя, милая, не красят. И взгляд уж больно агрессивно-заинтересованный. Такая утащит под лестницу, потом всю жизнь алименты плати. А других лиц почему-то не видно. Тетю
Аню в самом начале видел. Она на него смотрела с плохо скрываемым торжеством.
Не волнусь, тетя Аня, прибрали Пашку к рукам - послабленьице тебе обломилось.
Детишки пойдут - нанянчишься. А Паша, как добропорядочный член общества, поведет семью к высотам благосостояния. Исполать. Или: из полатей? Что бы оно могло обозначать? Вылез из полатей… Голова в пуху… вместе с рылом, портки за ногами волочатся, а сверху распаренная молодуха тебе в след пристанывает. Вот ведь - хрен! О чем бы ни задумался, все всегда сведу на баб. Планида такая. А
Пашка - герой. И девушка у него - ничего. Маленькая, ладненькая, кругленькая.
Мне б такую. Тьфу, тьфу, тьфу. Не надо мне Пашкиной жены. Обойдусь. Сегодня во всяком случае… О! Опять поют. Сами сочиняют, сами поют. И надо признаться, здорово получается. Так! Если пошли связные мысли и ассоциации - пора добавлять, иначе опять заплохеет.
Совсем уже сквозь туман, облепивший голову, пробились слова старого знакомого, который, собственно, Пашку сюда за собой и перетащил, мол, давай и ты
— к нам. Вместе тут заживем. Работы - непочатый край, деньги под ногами валяются; знай, подгребай…
Соловеюшка! Я подумаю, Сатасик. Я очень хорошо подумаю. Только добавлю для интенсивности мышления и подумаю.
— Ты меня слышишь?
— Слышу.
— А понимаешь?
— Струдом.
— Шестой день, - констатировала Пашкина жена, Ленка, высунувшись из-за плеча молодого супруга. - Полет на автопилоте продолжается.
Вадиму нравилась ее манера говорить: спокойно, без истерического бабского напора, с юмором; но скажет все, что считает нужным, а главное - это слышно.
Другая будет орать и стучать ногами, от нее отмахнутся. Эта выждет и без лишней конфронтации добьется своего. Повезло Пашке.
А соскакивать с автопилота, действительно было пора. Сколько, в конце концов, можно! Время уходит. Вадим сам не понимал, почему уходящее время его так волновало. В последние годы он научился, или скорее привык, тратить его как попало. Прошло и прошло. Но период от Борькиных проводин до сегодняшнего дня был ему дорог. Почему-то казалось, скоро все кончится. Не минуты и часы, разумеется. Кончится тот душевный подъем, который охватил на остановке перед, готовым к убийству скотом. Вернулось… Что? Ощущение полноты восприятия, не замутненного сожалениями, о безвременно утраченной карьере; о банальной в бытовом плане, но привычной и комфортной жизни; об утраченных человеческих связях? О свободе? От чего?! Он ведь и так свободен!
Вадим сел, целомудренно прикрыв длинные ноги одеялом. Щепетильно относящийся к нравственности молодой жены Пашка, мог и попенять другу на развращающие действия. Будто не вместе как-то трахали одну девицу. Но это было давно. Стоит ли напоминать.
— Я весь в твоем распоряжении. И даже протрезвел.
— Сомневаюсь.
— Опохмелиться нальешь?
— Нет. Мне надо уезжать. Аврал на месторождении. Меня посылают, разбираться с метрологией, а мой разнорабочий запил. Вроде тебя, - мстительно присовокупил
Пашка. - Можешь его заменить?
— Легко! А что делать?
— Плооское таскать, круглое катать.
— Повторю: легко.
— Он потом в ведомости распишется, а деньги получишь ты. И не малые, между прочим.
— Когда ехать?
— Два часа назад.
— Уже в пути.
Ленка сноровисто собрала их в дорогу. Вадим полюбовался ее движениями.
Повезло Пашке. Но и взгляд друга тут же перехватил. Тот поглядывал то на него, то на жену. Отметил, значит, повышенный интерес. Это - плохо. Вадик его хорошо знал, затаит обиду или злобу, ногой на порог не ступишь. А в сущности, зачем ему,
Вадиму, Ленка? Да - ни зачем. Момент приспел. Что бы рассеять подозрения, он спросил:
— Женщины там есть?
— Ну, ты силен! С такого перепоя можно только о рассоле думать. Видать, точно, горбатого могила исправит.
— Сплюнь.
— Тьфу, тьфу.
Через час сытые и упакованные, они выходили на улицу. Вадим отважился таки на прощание поцеловать Ленке ручку. На что Пашка недовольно мотнул головой.
Не горюй, Пал Николаич, получу бабки и двину с твоей территории. Тем более,
Ленка, кажется, уже в положении. Чего еще ждать от порядочной женщины? Только штанами мужик тряхнул - готово.
Пробирало до костей. Ну и мороз. Начало ноября, а уже снегу успело навалить откуда-то. Известно откуда - с неба. Накрыло холодной подушкой, и сыплет.
Они двигались от парковки вахтового автобуса к длинному сараю, почему-то именовавшемуся общежитием. Издалека строение напоминало продолговатую кучу дерьма. Именно. И по цвету и по форме.
— Странная архитектура, - осторожно заметил Вадим. - Никогда не видел таких сооружений.
С Пашкой приходилось осторожничать. Он замолчал, как только вышли из дому.
Не иначе, заподозрил. Пройдет, конечно. Но уж больно тягостно оказалось немое пятичасовое похмелье. Можно уже и поговорить. Подумаешь, глазом на твою жену зыркнул. Я ж не со зла. Я ж - по привычке.
— Тут так везде, - без выраженной злобы отозвался Пашка. - Сруб для тепла покрывают пенным изоляционным материалом. Видуха, конечно, та еще. Зато - комфортно.
— Работать будем в помещении?
— По обстоятельствам.
— Яйца на морозе не оставим?
— Спецодежду дадут. Не журысь, хлопче, прорвемся.
То что вечно второй, вечно стесняющийся Пашка, так заговорил, не столько озадачило, сколь позабавило. Смотри-ка, что с человеком делает статус. Вадим решил не обращать внимания. Пройдет годик-другой, Пал Николаич пообыкнется к статусу и перестанет его воспринимать как индульгенцию.