— Но это очень, очень важно! — Человечек нервно ковырял в остатках зубов. — Если господин барон узнает, что вы меня выгнали, он вам всыплет!
Платтингер смерил его недовольным взглядом и скривился.
— Ну, уж если так важно, так я ужо отведу вас к доктору, господину Айбелю, это баронов секретарь.
И, приписав откровенный испуг человечка собственной значительности, он погнал визитера во дворец к Симону.
Странный посетитель остановился в дверях и глядел то на Симона, то на Пепи, любопытно вытаращившего глаза.
— Оставьте нас, Пепи, — произнес Симон, и Пепи послушно удалился. — Итак, что вам угодно?
Человечек потер грязные руки и перевел дух.
— Итак, что же гнетет вас, г-н..? — переспросил Симон и придвинул человечку стул. Тот сел, зажав руки между острых коленок.
— Как меня звать, вас вообще не касается. Я уже сказал этому вот типу в саду, что мне непременно нужно переговорить с г-ном бароном.
— Я его личный секретарь. Если то, что вы намереваетесь ему сообщить, действительно настолько важно, я уверен, что барон не будет иметь ничего против…
— И речи быть не может! Когда барон вернется?
— Мы полагаем, что еще нынче вечером. Не угодно ли подождать?
Человечек не ответил, но обосновался на стуле с явно недвусмысленными намерениями. Он сунул руки в карманы и уставился сквозь Симона на трубу помадно-гуталинной фабрики. Симон кликнул Пепи.
Примерно через час раздался мелодичный звук клаксона баронской «испано-сюизы» — первые такты «Охотничьей песенки» Люлли{30}. Заскрипели ворота, прошуршали по гравию колеса, и сто одна лошадиная сила, примчавшая барона из Нижней Баварии, с удовлетворенным фырканьем замерла. Пепи поспешил вниз, чтобы помочь барону выйти из авто и внести багаж.
Симон встречал барона в большом зале. Барон не снял еще автомобильных очков и шлема с наушниками. Пепи успел доложить о посетителе, подозрительном типе, желавшем что-то сообщить ему, и притом только лично.
— Где же он? — спросил барон и сунул Симону шлем и очки.
— А каролингские{31} карпы?..
— По-моему, они альтонские{32}, — ответил барон. — Но это терпит. Где этот человек?
Человечек, до того сидевший неподвижно, вскочил, халат его задрался от низкого поклона.
— Оставьте нас! — приказал барон секретарю и слуге.
Симон направился в свою комнату и переоделся к ужину. Он как раз застегивал круглые серебряные пуговицы жилета, когда ворвался Пепи и потащил его к барону.
Барон бегал по кабинету. На столе лежала стопка книг, и, бегая взад и вперед, он добавлял к ней все новые тома. При этом он громко ругался по-гэльски{33}, сыпал ужасными, почти доисторическими проклятьями, к которым еще его матушка, урожденная леди оф Айрэг энд Шэн, прибегала тем охотнее, что знала — никто их не поймет. Барона тоже никто не понимал, но тон не оставлял места сомнениям. Мрачная личность исчезла.
— Немедленно укладывайтесь, Айбель, — то есть, разумеется, вы можете оставаться, если поездка кажется вам чересчур рискованной. — Барон продолжал швырять книгу на книгу, шаткая башня росла, вскоре рядом с ней поднялась другая. — Человек, что ждал меня, это служитель Вондра, мой осведомитель в министерстве внутренних делишек. Вытряхивая сегодня мусор из корзины в комнате для секретных совещаний — знаете, на пятом этаже под Михаэлерплац, — он, как обычно, сортировал и разглаживал их содержимое и обнаружил там этот листок! — Барон обвиняющим жестом поднял грязную бумажку. — Один из трех участников совещания завернул в него свои бутерброды. Всем известно, что в секретнейшие проекты и документы частенько заворачивают бутерброды с сыром и колбасой. В таком виде — для маскировки — перегруженные работой господа чиновники берут их домой для дальнейшей проработки. Совершенно очевидно, что так было и на этот раз. В бумажонке говорится, что я обвиняюсь в заговоре и государственной измене в связи с враждебными выдрам инсинуациями, что начато следствие и что в Австрии конфискуется все мое имущество. Пара часов — и мне вручат официальный ордер: целая орава полицейских, и каждый — с палочкой сургуча в руках. Может, еще и наручники прихватят! Ни к чему доказывать вам, что все эти обвинения — и в целом, и в частном — высосаны из пальца. За те полгода, что вы у меня на службе, вы могли удостовериться, что я, хотя и прямо высказываю свои политические убеждения, просто не имею времени участвовать даже в самых безобидных акциях. А кругом замышляется такое, о чем выдролюбы и малейшего представления не имеют! Так вот! Я стал для оппозиционеров камнем преткновения, поэтому меня следует лишить всех прав, уничтожить, изгнать из отечества, да еще, чего доброго, с ведома правительства, в обмен на сомнительные уступки! — Барон умолк и оперся о стол. — Надо бежать. Граульвиц останется на посту, Платтингеры тоже. Укладывайтесь же, но ограничьтесь самым необходимым! Пепи уже собирает мои вещи, возьмите у него чемодан! Как только будете готовы, встречаемся у автомобиля.
Симон взлетел по винтовой лестнице, покидал на кровать содержимое шкафа и стремительно набил приготовленный Пепи чемодан. Немного поколебавшись, прихватил для чтения в пути тоненький переплетенный в кожу томик стихов обоих графов цу Штольберг-Штольберг и «Кабинет муз»{34} Жана де Бюссьера, положив их поверх вещей в чемодан, закрыл его и крепко затянул ремнями. В последний момент сунул туда же стихи Козегартена. В большом зале, возле горы чемоданов, мешков, портпледов и футляров они встретились с бароном. Главный багаж стоял перед открытым сейфом: два водонепроницаемых чемодана с кранами для залива и слива воды, в них пребывали самые крупные — по восемнадцать каратов — золотые рыбки и серебряные окуни. Пепи подал барону дорогую трость из рога нарвала, нагрузился двумя чемоданами, тремя мешками и футляром с удочками и, пыхтя, потащился вниз по лестнице к «испано-сюизе», еще покрытой нижнебаварской пылью.
Вскоре машина уже была битком набита багажом, часть которого пристегнули прочными ремнями к подножкам, а Пепи был погребен под вещами на заднем сидении. Барон и Симон сели впереди, Платтингер помахал на прощание, и машина с потушенными фарами выехала на пустынную вечернюю улицу. Свернув на Ринг{35} и проезжая мимо площади Хельденплац{36}, барон кинул беглый прощальный взгляд на башню собора Святого Стефана, врезавшуюся в серое небо подобно темному мечу. Затем склонился к рулю и дал газ.
Когда они миновали Пуркерсдорф, случилось небольшое происшествие. Симон повернулся назад, чтобы осведомиться о самочувствии зажатого Пепи, и увидел на самом верхнем чемодане призрачный силуэт пригнувшейся выдры.
— Выдра! — крикнул Симон барону сквозь свист ветра и шум мотора.
— Где? — прокричал барон.
— Позади вас!
Барон сбавил скорость и, крепко удерживая руль одной рукой, обернулся. Потом спокойно опустил руку в карман, вытащил пистолет, взвел курок, снова обернулся, прицелился и выстрелил. Выдра с раздробленным черепом свалилась вниз, прокатилась по крышке багажника и осталась лежать на дороге. Не говоря ни слова, барон положил пистолет в отделение для перчаток и попросил Симона прикурить ему сигарету.
После полуночи они добрались до границы близ Зальцбурга. Не сбавляя скорости, пронеслись мимо храпящих таможенников.
— Что, кто-то проехал? — прохрюкал таможенный обервахмистр таможенному унтерфельдфебелю.
— Да ну! Счас вернется! — пробормотал таможенный унтерфельдфебель и с кряхтением повернулся на другой бок.
— Черт, — проворчал обервахмистр, — а я думал, ты кого-то пропустил.
Он глянул на здоровенный зад сослуживца, потянулся, зевнул и уснул.
Барон направлялся в Шотландию. Сперва он предполагал воспользоваться гостеприимством дядюшки Станисласа, проживавшего в Рюссельбурге в качестве наследника майората{37}, но Станислас д'Анна, барон фон Кройц-Квергейм, маркиз ди Негрофельтре, хозяин Рюссельбурга, Цангенберга и Вурмштайна, был впавшим в детство маразматиком и рассчитывать на его помощь не приходилось. К тому же, уединенный Рюссельбург был мало пригоден для развертывания дальнейшей кампании. Зато в Шотландии в замке Киллекилликранк обитала в высшей степени многочисленная семья его матери, народец грубый и необузданный, но сердечный, его отпрыски по всему миру наворовали, награбили и наторговали несметные сокровища, осевшие в конце концов в фамильной резиденции. Киллекилликранк — город, крепость, арсенал и сокровищница, вавилонская башня преданности роду. Однажды барон уже гостил у родичей, когда безуспешно гонялся за Лох-Несским чудовищем, и был ими принят дружески. Теперь же он уповал, что удастся уговорить их на вылазку в их духе.