Поводом к этому послужило новое положение о народных училищах, т. е. устав 1874 года, окончательно уничтоживший тот порядок отношения земства к народному образованию, который первоначально был установлен «Положением» 14 июля 1864 года. Произошло именно то, что предвидел барон Корф двумя годами раньше и против чего энергично предостерегал. Дело, начатое инструкцией инспекторам народных училищ, было завершено уставом. Теперь уже земства не избирали более председателей училищных советов, так как обязательными председателями были предводители дворянства. Земство окончательно было отдано в опеку местной администрации по народному образованию, так что без ведома и разрешения последней не смело даже рассылать по своим народным школам книг и учебных пособий, хотя бы даже и одобренных специально для этой цели. В большом ряде статей (например, «Народная школа в руках крестьянского земства», «Об инспекции народных училищ», «Учители и помощники» и других) барон Корф фактами доказывал неблагоприятное влияние нового порядка вещей и прозорливо предсказывал возможность совершенно индифферентного отношения общества к этому животрепещущему делу первейшей государственной важности. Впоследствии эти и другие статьи барона Корфа вышли в свет отдельной книгою – «Наши педагогические вопросы» (1882 г.), о которой мы скажем несколько ниже.
Оглядываясь на обширную, разностороннюю, очень отзывчивую литературную деятельность барона Корфа во время пребывания его за границей, нельзя не согласиться, что он по-прежнему и всецело продолжал служить интересам России и русского просвещения, как обещал это в известном уже нам письме к г-же Алчевской. В этом же письме он, между прочим, высказал уверенность, что, «имея время для литературных занятий», он принесет «печатным словом больше пользы России», чем прежней своей деятельностью. Хотя отстранение барона Корфа от непосредственного служения народному образованию и было несомненным ущербом для последнего, тем не менее, оставаясь за границею, он с пером в руках продолжал приносить весьма существенную пользу. Добровольный эмигрант будил во всей России интерес к народному образованию и в этом направлении руководил общественным мнением с такой твердостью, постоянством и успехом, как никто и никогда. Благодаря именно этому иной раз не только в печати и обществе ощущалось биение школьной идеи, но и самое дело народного образования, несмотря на неблагоприятный оборот в его постановке, продолжало шириться и расти, улучшаться, совершенствоваться во всех отношениях, при деятельном участии земства, остававшегося верным традициям «Положения» 14 июля 1864 года, наперекор всевозможным «препонам» и противодействиям. Заглянув в «Земские ежегодники», в «Извлечения из всеподданнейших отчетов министра народного просвещения» и в школьную статистику центрального комитета, нетрудно убедиться, что именно 70-е годы были временем наибольшего развития у нас дела народного образования. И мы обязаны этим как первоначальному энергическому толчку, данному бароном Н. А. Корфом в пору деятельности его в Александровском уезде, так и еще более той энергии и бдительности, с которыми он следил за народным образованием во все последующее время с пером в руках.
Говоря «еще более», мы нисколько не рискуем впасть в преувеличение. Установленный министерством народного просвещения контроль за народным образованием был крайне односторонне принят и применен во многих местах с явным ущербом для успехов народного образования. Дело, например, доходило даже до того, что некоторые из инспекторов официально требовали, чтобы учителя народных училищ «перед каждым уроком составляли конспект и подшивали его к делу», чтобы они «не смели возбуждать никаких вопросов изустно, при посещении училища инспектором, но обращали их к нему не иначе как письменно». Мало того: в одном из учебных округов последовало распоряжение, чтобы «учителя в особой книге ежедневно выставляли баллы или отметки (от 0 до 5) всем ученикам за их успехи», что физически невозможно в народной школе и совсем уже непедагогично. Наконец, взаимные отношения между земством и местной учебной администрацией обострялись иногда до такой степени, что возникали даже специальные «дела о пререканиях» управы с учебной администрацией. И «пререкания» эти бывали весьма существенного свойства. Инспекторы иногда своею властью ограничивали число учащихся в школах пятьюдесятью человеками, не допуская почему-то приема большего количества даже и в том случае, если фактически была доказана способность учителя вести школу с большим числом учащихся. Переводя учителей с места на место, без объяснения иной раз причин, они десятками увольняли их, совершенно игнорируя при этом практикой доказанную педагогическую правоспособность увольняемых и руководствуясь лишь отсутствием официального свидетельства о звании народного учителя, которого (т. е. свидетельства) не имел, как известно, и барон Н. А. Корф – этот учитель русских народных учителей. Случалось, что школы подолгу оставались без книг и учебных пособий, так как некоторые из инспекторов ставили непременным требованием, чтобы ни одна книга, хотя бы и одобренная специально для народных училищ, не поступала туда без надписи на ней инспектора. Земские тюки с книгами для народных школ на несколько тысяч рублей направлялись предварительно к инспектору, и у него образовывалась чудовищная залежь школьных учебников и книг. Антагонизм между земствами и учебною администрацией доходил до того, что инспекторы отрицали право земства хотя бы на простое ознакомление с годовыми их отчетами и отказывались сообщать их земству.
Эти и подобные им факты, с точным обозначением местностей, времени и действующих лиц, читатели найдут в книге барона Корфа «Наши педагогические вопросы». Книга эта служит воплощением того, как горела и болела душа Корфа о невзгодах родного нашего школьного дела. Вместе с тем книга эта представляет и вечный памятник талантливости, такта и энергии, с которыми он боролся за дорогое ему дело. И – повторяем – это была замечательно успешная борьба, судя по практическим ее результатам. Следуя характеру указанных выше фактов, дело, по-видимому, принимало такой оборот, что народное образование могло даже окончательно затормозиться и заглохнуть; в действительности же – как сказано уже – оно неуклонно шло вперед и разносторонне развивалось. И мы обязаны этим, главным образом, тому беспримерно пламенному увлечению, с которым барон Корф будил и поддерживал в обществе школьную идею, – тому авторитету, с которым он указывал на односторонние увлечения и ошибки, вредные для дела, опираясь на глубокое знание народного быта, условий нашей общественной деятельности и положения народного образования в западноевропейских государствах. Эти указания, горячо и с убеждением высказанные, способствовали сглаживанию шероховатостей, порожденных неведением и слишком крайним усердием не по разуму, и в результате общерусской деятельности по народному образованию получился не минус, а плюс, при большом притом подъеме интереса к этому делу во всей мыслящей части общества.
Эта заслуга со стороны барона Корфа на пользу просвещения России не только не оценена по достоинству его биографами, но, к сожалению, даже вовсе затушевана ими. Если деятельность его во время пребывания за границей не имеет того блеска, которым отличалась она раньше, то сущность и энергия этой деятельности ни в каком случае не уступают предшествовавшим его трудам. Размеры этой деятельности тоже поразительны.
Оторвавшись от непосредственного служения народной школе в роли педагога, барон Корф не забыл, однако, о повседневных ее нуждах и злобах. Тщательно перерабатывая каждое последующее издание «Нашего друга» соответственно росту народной школы и ее потребностей, он, кроме того, перевел «для семьи, народной школы и реального училища» капитальный труд Ф. Гардера «Руководство к наглядному обучению» в двух объемистых частях. Это ценный вклад в нашу учебную литературу.