– «Смерть утратит силу, буде у тебя ценнее монета».
– Вот именно! Я думаю, это защитный амулет.
– И от чего он защищает?
– От… смерти? Там написано «смерть утратит силу», но, как мне известно, такие высказывания всегда образны, метафоричны. Я не знаю ни одной диковины, дающей бессмертие, так что, повторюсь, это не она.
– Однако есть защищающие. Например, в древней легенде нормийского философа Влассиса обычный скотовод победил опытного солдата кочергой, потому что нашел диковину, отталкивающую оружие противника. Ты уверен, что у этого подарка нет похожих свойств?
– Надень мне на голову бадью и назови слепым, если я не прав. И, кстати, ты за многие годы никогда не рассказывал, почему так сильно опасаешься. Я знал, что ты против магии, но не настолько же, чтобы видеть опасность в любой безделушке?
– Особая история. Расскажу, когда вернешься из паломничества.
Рейнер засучил рукав, чтобы надеть браслет на правую руку. Он просунул кисть в овал украшения, поднял его до локтя, и вдруг металл, будто змея, сжался на конечности Северина. Тот вздрогнул и принялся стягивать браслет вниз по предплечью, но тщетно. Гоц понял, что что-то не так, помог Северину закатать рукав, чтобы не мешал, а другой рукой принялся тянуть браслет, но тут же отдернул пальцы, и Рейнер понял, почему. Браслет нагрелся и начал жечь. Он становился все горячее и горячее, пока барону, закаленному в боях и не привыкшему показывать свою боль, не стало сложно сдерживать крик.
– Оно жжет, жжет, тащи щипцы! – закричал Рейнер, и священник стрелой вылетел из башни.
Запахло паленым мясом. Браслет все раскалялся и продолжал сжиматься, погружаясь под кожу. Барон стиснул зубы, зажмурился и стал рычать, плеваться, выть, пока его сознание не поплыло, и он не рухнул на пол.
Когда Гоц вернулся с кузнечными щипцами, Рейнер был без сознания. Первым делом священник взглянул на рану товарища, чтобы оценить, какой ущерб причинил подарок. К его удивлению, рука была относительно цела. На том месте, где недавно украшение прожигало кожу и плавило мышцы, теперь виднелся шрам крайне необычной формы: он выглядел в точности как браслет, детально нарисованный белыми рубцами. Сам же подарок, похоже, ушел внутрь.
Гоц побрызгал лицо Северина холодной водой, барон пришел в себя.
– Что ты мне подсунул? – прорычал он. – Ты божился, что это просто безделушка! Ты солгал мне, солгал!
– Я не знал, Рей! Сказал же, что купил ее у странствующего торговца. Я не думал, что это магическая червячина, да еще и такая болезненная! Но теперь понятно, почему ее никто не использовал до тебя! Она одноразовая!
Гоц дал Рейнеру немного вина и сунул под нос цонитовый корень, чтобы привести барона в чувство. Боль окончательно отступила, но Северина все равно не устраивало, что у него на плече клещом засела диковина, да еще и оставившая подозрительный шрам. Впрочем, Гоц убедил друга, что всегда можно придумать яркую историю о том, как барон попал в плен, был заклеймен врагом, а потом чудом бежал.
Рейнер был зол на священника. Зол невероятно, но, когда силы вернулись, он поднялся, вдохнул-выдохнул и успокоился. Пора было сделать то, ради чего барон Северин пришел. Святой брат подал другу две свечи из пчелиного воска и подвел к алтарю. Небольшой канунник – панихидный столик медного цвета с высоким окованным трюмо, чтобы человек мог посмотреть на себя, заглянуть в собственные очи и поразмыслить. Прямо перед зеркалом располагались чашечки-подсвечники с мизинец в диаметре. В некоторых торчали зажженные свечи – одни новые, другие совсем состарившиеся. Рей поднес фитили своих свечей к пламени других, оставленных прихожанами, принадлежавшими к королевскому кругу, и воткнул «восковых солдатиков» в подсвечники. Гоц сложил руки в молитве, и Рейнер, хоть и не носил амулет Матерь-Древа, сделал то же самое.
– Mater! Dimitte iram et dolorem. Custodi calor et amor in mundo. Amen[4].
– С днем рождения, любовь моя, – прошептал Рейнер.
Скоро барон вернулся к своим телохранителям. Они вновь сели на лошадей и выехали на главную дорогу. Впереди высились угловатые стены Кронфеста: у парадного входа в крепость стояли две башни, выложенные елочкой, выступающие за контур стены, а между ними располагались ворота. На башнях развевались красно-белые ромбы с черными силуэтами коронованного волка.
Если бы барон имел крылья и взлетел бы ввысь, его взгляду явилось бы чудо архитектуры, прекрасное, как ни посмотри. Кроме двух этих башен Кронфест обладал еще тремя, расположенными справа, у северной стены, и именуемыми «братьями»: младшим, средним и старшим. Эти башни носили такое название потому, что стояли вплотную друг к другу, будто на портрете, хоть и выглядели совершенно по-разному. «Младший брат» был ниже остальных, хоть и возвышался над крышей основного корпуса замка и имел наибольший размер в диаметре. «Старший», напротив, был тонким и глядел на весь город, а «средний» представлял собой золотую середину.