Старый, с длинными седыми усами ротмистр председательствовал в таинственном кабинете. Он был главным жрецом и метал банк. Так, кажется, называлось таинство, совершаемое в кабинете. Понтеров было уже немного; самым горячим из них был знакомец наш Готовицкий. Он проигрывался, удвоивал куши и непрестанно изменялся в лице.
-- Ва-банк! -- сказал он, останавливая ротмистра.
Ротмистр посмотрел на него и продолжал метать. Банкометы умеют, капля по капле, истощать терпение понтеров, медленно опрокидывая карту и вскрывая тихо-тихо темную, так, что понтер успеет испить до дна чашу тревожных волнений ожидания. Старый ротмистр вполне обладал этим искусством.
Раз, два; раз, два -- убита! Готовицкий не смутился.
-- Double ou quitte {Удваиваю ставку (фр.).}, г-н ротмистр! отвечаете ли вы!
-- Игра не так значительна, г-н поручик, извольте.
Безмолвие царствовало в комнате. Ротмистр стасовал карты, подал снять поручику и хотел метать.
-- Остановитесь, ротмистр,-- сказал Левин, который во все время не отходил от стола.
-- Что это значит, г-н Левин? -- спросил, вскочив с места, Готовицкий.
-- Пересчитайте карты, ротмистр,-- хладнокровно продолжал Левин.
-- Г-н Левин! что вы хотите сказать? -- Готовицкий был бледен, как статуя командора в "Дон Жуане".
-- Старо, г-н поручик! надо было выдумать что-нибудь поновее.
Ротмистр считал карты, но Готовицкий бросил в них целую колоду, бывшую у него в руках.
-- Вы поплатитесь, г-н Левин!
-- Как вам угодно.
-- Берегите лучше подарки и репутацию некоторых дам.
Он бросил что-то с бешенством на стол. Левин схватил его со всею силою за руку.
-- Господа, господа! -- закричали офицеры, бросаясь к ним.
-- Мы увидимся! -- вскричал Готовицкий и скрылся.
Левин остался как пораженный громом: на столе между карт, золота, кусков мела лежал тоненький волосяной браслет с замком. В комнате было смятение; кто слушал ротмистра, кто шумел; молодые офицеры собирались разразиться кучею насмешек над бедным браслетом. Левин готовился вызвать на дуэль всех и каждого.
-- Honni soit qui mal y pense! {Позор тому, кто плохо об этом подумает (фр.).} -- сказал генерал, подходя к столу и закрывая браслет рукою. Он посмотрел значительно на офицеров, что остановило шутки их.
-- Вот что значит быть опрометчиву, господа! Ваше деятельное воображение сочиняет уже целые романы по поводу этого браслета, и вы не видите, что г-н Левин забавляется вашими заботами.
Он положил дружески руку на плечо Левина и, улыбаясь, с совершенно непритворною веселостью сказал:
-- Может быть, г-ну поручику нравятся некоторые предположения; он хочет, чтоб для него перебрали имена всех городских красавиц, но этого не будет; мы вас обличим. Этот браслет, господа, есть подарок сестры г-на Левина и при мне отдан был, при прощаньи, помнится?
Можно посудить, что чувствовал Левин, видя в руках генерала прощальный дар прекрасной Натальи Васильевны! Генерал рассматривал его.
-- Прекрасная работа! -- сказал он и подавил тихонько пружину замка, неизвестную Левину. Замок открылся. Генерал показал Левину браслет.
-- Не правда ли, как хорошо вырезан вензель вашей сестрицы, кажется?
Это был герб барона.
Генерал увлек за собою из кабинета Левина и, оставя его в зале, поспешно вышел.
ЗАПИСКА
Oh, ciel! etourderie funeste!
Beaumarchais1
Quels desseins emportês...
Regnard2
1 О, небо! О злосчастная оплошность! Бомарше (фр.).
2 Какие замыслы рухнули... Реньяр (фр.).
Гнев, шампанское, неожиданность происшествия -- все волновало кровь Левина. Весь ужас положения баронессы представился уму его. Что будет с нею, с этим милым, легкомысленным созданием, ветреным, но любящим, слабым, но преданным? Кто будет посредником между ею и справедливо раздраженным мужем? Счастие ее погибло, и навсегда!
Жизнь мужчины двоякая: он семьянин, и вместе с тем на нем лежат гражданские обязанности. Несчастный дома, он может жить внешнею жизнию, еще имеет цель, круг действий, достаточный, чтобы вполне занять душу его. Женщина создана единственно для семейства; круг действий вне его уже чужд ей: она является в нем, как в сфере, ей несвойственной. Деятельность ее сосредоточивается в домашней жизни; она принадлежит обществу как ангел-утешитель земных бедствий, одною благотворительностию. Та, которая захотела бы искать своего счастия вне круга, ей назначенного, рано или поздно узнала бы, что преследует блуждающие огни, завлекающие странника в места непроходимые. Первое основание ее домашнего благополучия есть любовь супруга; потому что, не станем обманываться, власть находится в руках мужчины; он не пренебрегает правом сильного, который охотнее дает законы, чем принимает их, и нередко позволяет себе многое, несообразное с понятиями о равенстве, о котором так часто толкуют нам. Бывает и наоборот, знаю я: супружество есть непрестанная война, в которой превосходство ума или сила характера удерживают за собою победу. Но как мужчины имеют на своей стороне присвоенные или принадлежащие им искони права, не стану этого разбирать, то естественнее предполагать, что зависимость большею частию достается женщинам. Если же тот, кто имеет власть, не имеет любви, какое употребление сделает он из нее! Ответ не труден. Вот почему женщина, которая теряет любовь своего супруга, если б и сама не любила его, есть существо несчастнейшее в мире.