Герцог приподнял бровь.
– Вы повредились умом, ваша светлость? – Марианна с преувеличенным вниманием огляделась. – Вы что, сбежали от своего санитара? Может, он вас уже ищет?
Он сделал несколько шагов к ней и оказался так близко, что мог бы ударить ее, если бы захотел. Марианна не сдвинулась с места, но ей пришлось задрать голову, чтобы смотреть на него.
– Таким образом я решу две проблемы. Во-первых, цирк – это идеальное прикрытие. Во-вторых, вы будете рядом: мне не хочется гоняться за вами по всей Европе, когда настанет время встречи со Стриклендом. Мы можем спорить об этом весь день, мисс Симпсон, но знайте, что я не отступлю. Ни за что!
Она едва не отшатнулась от этого холодного беспощадного взгляда.
– Нет.
Он уставился на нее.
Марианна в свою очередь воззрилась на него, с удивлением и отвращением ощущая, как под влиянием этого ледяного взгляда кожа ее начинает покрываться испариной.
– Если вы думаете, что своим гневным взглядом можете заставить меня подчиниться, то глубоко заблуждаетесь, ваша светлость.
Он сунул руку в карман.
– Может быть, вы не откажетесь взглянуть вот на это.
Марианна, как ребенок, спрятала руки за спину.
– Я уже говорила вам, что не желаю читать письмо барона…
– Это не письмо. – Он держал в руках толстую пачку разнородных бумаг, перевязанных бечевкой.
– А что это? – спросила она, пока он развязывал бечевку.
Герцог вытащил из стопки один лист и поднял его так, чтобы Марианна смогла его прочитать.
Она тотчас же узнала знакомую подпись. Глаза ее расширились при виде цифры на расписке.
– Это имя моего дяди. – Марианна взглянула на многочисленные листы бумаги, которые герцог все еще держал в руках. – Сколько…
– Боюсь, много. Рискну предположить, что всего имущества Фарнема не хватит для погашения этих долгов.
– Я вам не верю. – Марианна выхватила бумаги у него из рук.
Несколько листов упало на пол, но ее взгляд оставался прикованным к тем, что были в руках: не меньше дюжины.
Марианна прижала ладонь ко рту:
– Боже мой, да тут тысячи фунтов долга.
Стонтон молчал, и она подняла на него взгляд. Что-то мелькнуло в его нечеловечески холодных глазах – жалость?
Марианна перебрала расписки, явно выданные в разные дни и, похоже, разным людям.
– Вы их выкупили, так?
– Да.
Марианне хотелось зарыдать: такого с ней не случалось много лет, даже во время того позорного провала с Домиником.
– Значит, вы говорите мне…
– Если вы не сделаете того, о чем я прошу, я взыщу эти долги, и ваш дядя отправится в тюрьму. Очень, очень надолго. Я заберу все, чем он владеет, и закрою этот цирк.
Она стиснула бумаги в кулаке:
– Вы подлый, гнусный, отвратительный…
– Если вы согласитесь на мое условие, я передам все эти бумаги вам – после того как вы поговорите со Стриклендом. Эти расписки стоят десятки фунтов стерлингов. Вы можете предъявить их к взысканию, можете этого не делать. – Невероятно, но его красивое лицо сделалось еще суровее. – Вам следует понимать, что если бы я и не выкупил эти долги, по ним рано или поздно потребовали бы уплаты, причем скорее рано, чем поздно. У вашего дяди нет такой возможности. Предложение, которое я вам делаю, более чем щедрое.
Марианна смотрела на аристократа сквозь багровый туман ярости. Еще сильнее она ненавидела его за то, что он был прав: предложение действительно щедрое, невероятно щедрое. И это заставляло ее чувствовать себя загнанным в ловушку зверьком.
– Зачем делать вид, что у меня есть выбор? Для чего этот… этот фарс, как будто вы просите меня об одолжении? Почему бы с самого начала не объявить, что я полностью в вашей власти?
– Вряд ли это имеет какое-то значение, верно?
От этих слов – не издевательских, а равнодушных – ей еще сильнее захотелось его ударить. И бить, бить без конца.
– Вы правы, это не имеет значения. – Она потрясла расписками, которые все еще держала в руках. – Но я не готова поверить вам на слово. Сначала я поговорю с дядей.
Он по-прежнему оставался неподвижным, как хищник, наблюдающий за бесплодной борьбой своей раненой, умирающей жертвы.
– Вы должны покинуть Англию первого марта, так?