«КРОВЬ — ЛЮБОВЬ»
В библиотеке я заказывала не только книги, но и рукописи. Вместе с запахом старых бумаг приходил и оживал век минувший. Тоненькая тетрадь, на которой старательно было выведено: «Болотина Анисья Давыдовна». И пониже: «Жизнь (записки) — воспоминания в 2-х частях».
Этой рукописи я не заказывала, но ничего случайного не бывает, и я решила прочесть эту тетрадку... Это были записки бывшей нигилистки, которая за свои юношеские проделки успела «посетить» Сибирь, потом по амнистии освободилась, вернулась домой в Петербург, училась в академии, обзавелась семьёй и детьми, но молодость такой занозой, видно, засела в душе Анисьи Давыдовны Болотиной, что она решила описать её.
Вот молодая девушка из хорошей семьи, умная, в меру образованная, как её могли не коснуться мысли о всеобщем счастье народа? Стала революционеркой. Сочиняла листовки, конспирировалась до одури, рифмовала «кровь — любовь», мечтала о тюрьме, мечтала страдать за народ. Вот её слова: «Я столько раз репетировала, как буду вести себя на допросах, что жила без страха. Ждала тюрьмы как блага. Меня будут пытать, рвать ногти, а я ничего не скажу...» Ну как ей теперь объяснишь, что жила она без страха не потому, что всё отрепетировала (как можно репетировать вырывание ногтей?), а потому, что все они тогда были абсолютно непугаными, больше бегали из тюрем, чем сидели в них; политика, власть была ещё лояльна, не размежевалась окончательно с нравственностью, вот и ждали они тюрьмы как блага, как новых впечатлений, не больше.
Посадили её в тюрьму, но вместо вырывания ногтей она вволю надерзила начальнику Бутырки, который под конец беседы смущённо заметил арестантке: «Вы надо мной, барышня, смеётесь, а я человек простой, необразованный. Да и старик». И сам проводил в чистенькую, аккуратную одиночку. Умывальник, стол, стул, кровать, газовый рожок. Ежедневные прогулки с игрой в мяч для барышень. Это не я выдумываю тюремную обстановку — это она описывает её так. И ещё свой стыд ночью за хамское обращение со стариком.
Дальше отправили её с товарищами по этапу. Ехали на телегах. Якутск. Красноярск. Вилюйск. На ночь выдавали пледы, шерстяные платки, чтобы теплее спалось на нарах.
Питались как? За пять копеек полагался молочный поросёнок с картошкой — это на обед, ужинали когда щами, когда кашей. Вечеряли по молодости вместе с казаками, с конвойными: угощения, песни, смех. А однажды одного истерического пропагандиста заковали в кандалы за буйство, так барышни, узнав, тут же попадали в обморок — не смогли на ногах пережить такое посягательство на человеческое достоинство. «Часто, — пишет Анисья Давыдовна, — нет сна, аппетита». Представляете себе заключённого, у которого нет аппетита? А варёные ремни или подмётки не пробовали отведать? с аппетитом? Эх, милая, милая барышня, уберёг вас Господь, сподобил вовремя родиться, не побывали вы в тех лагерях, которые построило то светлое будущее, за которое вы так боролись.
Вера Ивановна Засулич тоже хотела с жизнью на свободе «скорее покончить». Это её слова. Как они рвались в тюрьму, словно им там мёдом мазали. Нет слов, приятно страдать за народ, да ещё почти с комфортом. Решила она убить градоначальника Трепова, того самого, кто помогал Фанни Лир благополучно выбраться из России и чью любезность она не раз отмечала в своих мемуарах. Мало убить, задача у Засулич была посложней. Одна террористическая группа уже выбрала Трепова своей жертвой, и Засулич надо было постараться, чтобы... опередить их. То есть не просто убить, а убить первой. Вот это задача!
«Страшной тяжестью легло на душу завтрашнее утро: этот час у градоначальника, когда он вдруг приблизится там вплотную... В удаче я была уверена — всё пройдёт без малейшей зацепинки, совсем не трудно и ничуть не страшно, а всё-таки смертельно тяжело...»
Конечно, нелегко убивать человека, который не сделал тебе ничего дурного, близким твоим не сделал, но противоречит какой-то идее, не вписывается в какие-то рамки, живой, конкретный человек — враг твоей идеи — убей его. Засулич хотела выглядеть эффектно, поэтому нарядилась по случаю в новое платье и тальму. После выстрела впала в оцепенение, близкое к безумию, ей всё виделась какая-то лестница, которой не было, и на следующий день в газетах написали: «На преступницу напал столбняк». Нелегко, значит, всё-таки убить человека.