Кэл видел, что с ней происходит. Ее обуревают какие-то сильные чувства. Чувства, которые оставляют мало места для гордости. Ничто не может противостоять их взаимной страсти.
Рука Джины судорожно начала расстегивать пуговицы его рубашки. Она чувствовала особый мужской запах, тепло его кожи, завитки волос на груди и еще… как напряглось его тело. Наверное, она слишком долго возилась с пуговицами, потому что он помог ей, одним рывком стянув с себя рубашку.
Кэл нависал над Джинной. Он держал ее руки прижатыми к краям кровати и целовал в губы. Потом начал медленно снимать с нее одежду, зарывая лицо в каждую снятую вещь. Наконец его властные руки приникли к ее обнаженному телу. Старые, как мир, отношения: мужчина повелевает, женщина подчиняется. Но его нежность не знала границ. Он думал не о своем удовольствии, ее удовольствие было для него важнее.
– Скажи, ты можешь любить меня? – его руки накрыли округлости ее груди, слегка поглаживая распухшие, отвердевшие соски.
– Я любила тебя, – она не открывала глаз, как будто не желая раскрывать ему себя.
– Или говорила это, – его рука медленно двинулась по ее телу вниз.
Чувства, бурлившие в ней, были нестерпимо остры. Она дрожала, голос срывался на шепот:
– Я верила всему, что ты мне тогда говорил. – Ее спина изгибалась.
С ней творилось что-то невообразимое, когда он целовал ее в губы. Его глаза, его рот делали ее беспомощной.
– А сейчас ты мне веришь? – Он смотрел ей в глаза: лучший способ понять, как она реагирует на его ласки.
– Я только хочу… счастья… нашему сыну, – ей с трудом удалось выговорить эту простую фразу, так сильно было ее возбуждение.
– А я ничего не значу? – его руки продолжали ласкать ее.
– Значишь, конечно. Я не могу… говорить.
– Ты собираешься выйти за меня замуж?
– Да, – хрипло простонала она.
Он перестал опираться на руки и всем весом лежал на ней. Большой, крупный мужчина, но она не чувствовала его тяжести. Она обожала, боготворила его тело на себе. Ее рука протиснулась между их телами вниз, она знала, чего он хочет. Его тело тоже напряженно вздымалось. Наконец она с удовлетворением услышала его хриплый стон, будто он терпел невыносимую боль.
Потом она оказалась сверху.
– А это можно назвать любовью? – с мягкой насмешкой спросила она, понимая, что он испытывает высшее блаженство.
Он ответил прерывающимся, хриплым голосом:
– Если и нет, пусть все равно никогда не кончается.
По давней привычке Кэл просыпался на заре. Небо было жемчужно-серым, а на горизонте чередовались розовые, золотые и бледно-лиловые слои. Они оба лежали на боку, ее спина прижималась к его груди. Ее прекрасное тело повторяло его изгибы, его рука лежала на ней, пальцы касались груди. Он вновь ощутил желание, но ему хотелось посмотреть на ее лицо во сне, запомнить, запечатлеть в себе это чудо ее присутствия рядом. Теперь у него не только воспоминания о ней. Она здесь! В прошлом было много сложного и плохого, впереди ждут трудности, но эта часть их отношении – совершенство. Он не мог вообразить лучшей любви. Казалось, он слышит биение ее сердца. В такт его сердцу?
Джинна глубоко вздохнула, шевельнулась, вздрогнули веки, она нахмурилась и пробормотала:
– Нет!
Он потряс ее за плечо.
– Джинна, тебе что-то снится? Джинна! В ее стоне звучало страдание.
Чуть позже она открыла огромные бархатные глаза, посмотрела на него, явно не понимая, где она.
– Кэл!
– Как ты? Тебе снился плохой сон?
Она дрожала, хотя в комнате было тепло.
– Я была на острове.
– И почему ты чуть не плакала? Она смотрела ему прямо в глаза:
– Как ты ко мне тогда относился? Пожалуйста, скажи правду.
Он прижал ее к подушкам. Ему трудно было ворошить историю их расставания.
Она закрыла глаза, чтобы не видеть страдальческого выражения на его лице.
– Мне жаль, – прошептала она.
– Тебе должно быть жаль, – он склонился к ней и стал целовать ее.
Этот поцелуй продолжался вечность. Оторвавшись от ее губ, он пробормотал:
– Я с ума схожу от тебя. Я помешанный.
В этот раз их любовь была иной, не такой, как накануне вечером. В этот раз она была похожа на схватку. Как будто каждый был не отомщен. Не отомщен за четыре года боли, за то, что считал предательством, за ужас этого четырехлетнего существования. Может же мужчина быть без ума от женщины, не желая того, даже не любя ее. Джинна считала себя брошенной в самый трудный момент своей жизни. Она должна была родить ребенка без любви и поддержки его отца. Кэл считал, что его предала девушка, которая за короткий срок, за каких-то шесть недель, стала для него всем на этом свете. Девушка, которая сумела разрушить его жизнь, его мир. Девушка, которая скрыла от него, что он отец, скрыла его чудесного сына. Очень многие вопросы оставались без ответа.
Но физически они переживали сейчас счастье утоления любви.
Когда все кончилось, они удовлетворенно откинулись на спину, приходя в себя после того, как природные силы одержали над ними победу.
– Я не сделал тебе больно? – спросил Кэл.
– Нет, но я оставила на тебе свои следы, – на его плечах и спине остались царапины от ее ногтей. – Я хочу принять душ, хотя бы обрету дыхание, – сказала она слабым голосом, чувствуя себя совершенно обессиленной.
– Разреши, я помогу тебе, – он подошел с ее стороны кровати, взял ее на руки и понес в ванную.
Под теплой серебряной струей воды он намылил сандаловым мылом ей лицо, шею, грудь, живот, бедра, всю ее до кончиков пальцев. Ей казалось, что уже достаточно любви, но она почувствовала, что снова дрожит. Она поняла, что еще не насытилась им. Он наполнял страстью каждую пору ее кожи. Крепко держа за бедра, он приподнял ее. В этот раз их любовь вызвала в ней удивительное чувство: они сделались одним человеком, единым существом, невозможно слиться больше и быть ближе. Струи воды отделяли их от всего остального мира.
Кэл сидел у входа в бунгало управляющего минут десять, прежде чем приехал Стив. Он соскочил с железнодорожной платформы, стер пот с лица красной банданой, которую носил на шее, и, нисколько не удивившись, подошел к Кэлу.
– Я послал Майка и двоих ребят пригнать неклейменых коров из оврага.
– Отлично. А ты решил, что будешь делать?
– Полагаю, твой отец решил. Кофе хочешь?
– Не откажусь.
Оба пошли в уютное, элегантно обставленное бунгало Стива.
– Я не хочу, чтобы ты уезжал, Стив. Ты отличный работник, я полагаюсь на тебя и абсолютно тебе доверяю.
– Спасибо, я это очень ценю, Кэл. Но невозможно, чтобы один Маккендрик был за меня, второй резко против.
– А Мередит?
– Мне нечего предложить такой женщине, – Стив старался говорить спокойно.
– Ладно, давай все проясним. Ты любишь ее? – Стив, не отвечая, опустил голову.
– Стив!
Тот посмотрел на него с несчастным выражением лица.
– С первого взгляда. Между нами ничего не было, несколько поцелуев.
– Один поцелуй может изменить жизнь человека, Стив.
– Ну да, расскажи мне об этом, у меня даже имени нет. Спасибо за это моей матери и Ланкастеру.
– Звучит как обвинение.
– Знаю, ты сочувствуешь мне. Но тебе трудно представить, что это такое. У тебя гордое имя Маккендрик, твои предки – из пионеров. Ты знаешь, кто ты.
– И ты знаешь, кто ты. Главный управляющий, все до одного на станции знают и уважают тебя.
– Ты забыл самых важных людей. Твоих родителей.
– Да, у моих родителей очень отсталые взгляды. Скорее феодальные. А с Мередит отец вообще диктатор. Распугал всех ее поклонников. Ему это было нетрудно, учитывая удаленность и изолированность станции.