— Извини, пап, вчера на работе задержалась. Устала, сразу легла спать, телефон отключила.
— Дочь, у тебя все нормально?
— Конечно.
— Хорошо, целую и передаю трубку маме.
О-о-о, только не это! Нет у нее никаких сил выслушивать нотации. Но в ухо уже летел взволнованный голос.
— Кристина, доченька, где ты была? Мы же договорились, что каждый день будем тебе в десять звонить.
— Мамочка, я все объяснила папе. Не волнуйся, все нормально. Работы много.
— Будь осторожна, детка. Сейчас темнеет рано, старайся по вечерам не выходить на улицу.
— Хорошо. И вы себя берегите. Пока, целую.
— Целуем тебя, милая! Через недельку будем дома. Потерпи.
Но последнее пожелание летануло в воздух: трубка скоренько плюхнулась на рычажок, видать, вслед за Кристиной подустала от заполошенных абонентов. Молодая хозяйка хотела включить радио — какие-никакие, а голоса, но передумала. Сидеть с ногами на диванчике гораздо приятнее, чем шастать по полу. Прилежное дитя цивилизации снова затрезвонило. «Господи, что ж ты все никак не угомонишься!» — буркнула такому рвению Кристина, но трубку сняла, все равно рядом, руку протянуть не трудно.
— Але.
— Привет, Окалина, это я! — Хлопушинский голос был возбужденным, как будто перенял родительскую эстафету. — У меня две новости, а если с натяжкой — то и три. Все — с душком. Ты сидишь или стоишь?
— Сижу.
— Это хорошо! Радио слушала, телевизор смотрела?
— Нет.
— Тогда начну с первой. Умер Брежнев.
— Серьезно? — вяло удивилась Кристина. — Я думала, ему сносу не будет.
— Индифферентна к жизни вождей, — хихикнула трубка, — не быть тебе с партийным членом, — абонента передернуло: Ольгин цинизм иногда здорово пачкал уши. — То есть, я хотела сказать: членом партии, — протелепатила Хлопушина.
— А вторая новость?
— Вторая — похуже. Вчера, когда мы чтили честь советской милиции, из окна нашего здания на седьмом этаже вывалилась какая-то бедолага. На асфальт. Насмерть. Буквально в те минуты, когда мы прославляли доблестную ментуру.
— Кошмар! — ужаснулась Кристина. Вот тебе и земля обетованная, рай, куда ее занесло.
— Но и это еще не все. Менты подсуетились, вычислили всех, кто в это время торчал на работе, и решили пообщаться. С каждым. А значит, и с нами. Мне звонил Фима, надо выдвигаться из дома. К рабочему месту, — безжалостно уточнил источник информации.
— Нас выгонят? — пролепетала Кристина.
— За что? Не смеши!
— Оль, — небольшая заминка на этом конце провода, — я вчера прилично себя вела? Ты понимаешь, я вообще-то не пью и…
— Перестань! — не дослушал тот конец. — Все нормально! Привыкай, не в бухгалтерию пришла — в творческий коллектив. Все, Окалина. Начальство велело тебя оповестить. Оповестила. Собирайся-одевайся и подъезжай. В два — в комнате 2012, как штык.
— Ага.
— Думаю, тебя не надо предупреждать: мы кофе пили и эклеры кушали. В бар не выходили, не курили, по коридорам не болтались. Ничего не видели, никого не слышали. Усекла?
— Оль, а…, - но в ухо уже частили равнодушные гудки.
Как говорила школьная математичка, юность — время золотое: ест, и пьет, и спит в покое.
Глава 2
Колени тряслись, ладони противно потели, их постоянно хотелось вытирать о новую велюровую юбку, которая выгодно подчеркивала фигуру и надевалась в жалкой надежде смягчить суровое ментовское сердце. Наивная попытка стала настоящей пыткой. Бархатистая ткань, плотно прилегавшая к телу, выдавала панику, вела себя предательски и подзуживала к издевке.
— Значит, вы утверждаете, что из рабочей комнаты не выходили, а следовательно, ничего не видели и не слышали, так?
— Да. («Черт, не голос, а мышиный писк. Если узнают про пьянку, выгонят в момент. И прощай тогда мечта всей жизни, то-то Макароне радость»).
— Что же получается, — молодой мучитель в сером свитере и джинсах откинулся на спинку стула, не сводя с жертвы строгих глаз, — из окна выпадает женщина, разбивается насмерть, а вы ничего не замечаете? Ведь трагический случай происходит совсем рядом, можно сказать, на ваших глазах, а вы в это время кофеек беспечно попиваете? С буженинкой?
— Мы эклеры ели, — машинально внесла поправку «беспечная», вспомнив мудрый хлопушинский совет.
— Приятного аппетита! — усмехнулся слуга закона. — Рядом гибнет человек, а вы в святом неведении пирожными наслаждаетесь. С завязанными глазами и заткнутыми ушами. Нехорошо!