— О боже, — сказала Корделия после третьего или четвертого раза. — Надеюсь, я не слишком отвлекла Ку от его обязанностей.
— Он справится, когда немного попривыкнет. Личный секретарь императора взял над ним шефство — обучает его, как организовывать работу. После того как Ку пройдет вместе с ним церемонию похорон, он будет способен на что угодно. Между прочим, эта трость — просто гениальная идея. Спасибо тебе.
— Да, я заметила, что он очень тяжело переносит свою инвалидность. И подумала, что это хоть немного поднимет его дух.
— Дело в том, что наше общество… довольно сурово к тем, кто не может шагать в ногу со всеми.
— Понятно. Хм, странно… я только сейчас подумала, что до сих пор нигде, помимо госпиталя, не замечала здесь людей с какими-нибудь дефектами. Ни инвалидных кресел, ни недоразвитых детей…
— И не увидишь. — Форкосиган помрачнел. — Все отклонения, которые можно выявить, устраняются еще до рождения.
— Ну, мы тоже делаем это. Хотя чаще еще до зачатия.
— А также при рождении. А в глубинке — и после рождения.
— Ох.
— Что касается покалеченных взрослых…
— Боже, вы ведь не практикуете на них эвтаназию?
— Твоего мичмана Дюбауэра не оставили бы здесь в живых. — Дюбауэр получил разряд нейробластера в голову и остался жив. В некотором роде.
— А что до калек вроде Куделки… неприязнь общества к ним очень заметна. Понаблюдай за ним как-нибудь в большой группе людей, а не только среди друзей. Не случайно, что процент самоубийств среди комиссованных настолько высок.
— Это ужасно.
— Когда-то я принимал это как должное. Теперь… уже нет. Но многие по-прежнему относятся к этому именно так. — А что бывает с такими, как Ботари?
— В зависимости от обстоятельств. Его безумие было полезным, его можно было использовать. Что до бесполезных… — он умолк, уставившись на свои ботинки.
Корделия поежилась.
— Только мне начинает казаться, что я привыкаю к этой планете, как заворачиваю за угол и натыкаюсь на очередной кошмар вроде этого.
— Прошло всего восемьдесят лет с тех пор, как Барраяр снова наладил контакт с галактической цивилизацией. В Период Изоляции мы потеряли не только технологию. Ее-то мы наверстали быстро — натянули, как пальто с чужого плеча. Но под ним… мы еще местами чертовски голые. Прожив на свете сорок четыре года, я лишь теперь начинаю понимать, насколько голые.
Вскоре приехал граф Фортала со своими «заблудшими душами», и Форкосиган скрылся в библиотеке. А уже ближе к ночи прибыл из округа старый граф Петр Форкосиган, чтобы присутствовать на завтрашнем заседании Совета.
— Ну, теперь хотя бы один голос Эйрелу обеспечен, — шутливо заметила Корделия, помогая свекру снять куртку.
— Ха. Ему еще повезло, что я за него голосую. За последние годы он нахватался каких-то странных радикальных взглядов. Не будь он моим сыном, черта с два я бы его поддержал, — проворчал граф, но его морщинистое лицо сияло гордостью.
Корделия изумленно моргнула, услышав подобную характеристику политических воззрений Эйрела Форкосигана.
— Признаться, мне он никогда не казался революционером. Должно быть, радикализм — гораздо более растяжимое понятие, чем я думала.
— О, да он сам этого не видит. Он думает, что сможет пройти полпути и остановиться. А я считаю, что пройдет несколько лет, и он обнаружит, что оседлал тигра. — Граф мрачно покачал головой. — Но пойдем, девочка моя, присядем, и ты расскажешь мне о своем самочувствии. Выглядишь ты хорошо. У тебя все в порядке?
Старый граф страстно интересовался развитием своего будущего внука. Корделия чувствовала, что ее беременность подняла ее в глазах старика от терпимой причуды Эйрела до чуть ли не божества. Он стал прямо-таки безгранично благожелателен, предупредителен и мил с ней. Устоять перед этим было невозможно, и она никогда не смеялась над ним, хотя и не питала никаких иллюзий на сей счет.
Корделия обнаружила, что предсказание Эйрела относительно реакции отца на ее беременность, сделанное им в тот день, когда она приехала домой с радостной новостью, оказалось абсолютно точным. В тот летний день, вернувшись в усадьбу Форкосиган-Сюрло, она нашла Эйрела на берегу, у лодочного дока. Он возился со своей яхтой — разложил паруса для просушки на солнце и слонялся вокруг, хлюпая мокрыми ботинками.
Он встретился с ней взглядом, не в силах скрыть нетерпение.
— Ну что? — Он чуть ли не подпрыгивал энтузиазма.
— Ну-у… — Она попыталась напустить на себя печальный и разочарованный вид, чтобы подразнить его, но невольно расплылась в улыбке. — Твой доктор говорит, что это мальчик.
— Ах. — У него вырвался долгий красноречивый вздох. Он подхватил ее на руки и закружил.
— Эйрел! Ой! Не урони меня. — Он ведь был не выше ее, пусть даже и… э-э, плотнее.
— Ни за что. Он позволил ей соскользнуть на землю, и они поцеловались, а потом расхохотались.
— Мой отец будет в восторге.
— Твою реакцию тоже вообще-то вялой не назовешь.
— Да, но ты еще не видела, в какой экстаз впадает старомодный барраярский отец семейства при известии о новой веточке его родословного древа. Я-то давным-давно убедил несчастного старика, что его род закончится на мне.
— И он простит мне то, что я инопланетная простолюдинка?
— Не в обиду тебе будь сказано, но, по-моему, теперь ему уже все равно, что за жену я притащу в дом, лишь бы только она была способна к воспроизведению потомства. Думаешь, я преувеличиваю? — добавил он, когда она разразилась смехом. — Вот увидишь сама.
— Сейчас еще рано думать об имени? — поинтересовалась она.
— Тут даже и думать нечего. Первородный сын — на сей счет у нас существует строгий обычай. Его называют в честь дедов: первое имя — по отцовской линии, второе — по материнской.
— А, так вот почему в вашей истории так трудно разбираться. Мне приходилось все время проставлять даты рядом с этими повторяющимися именами, чтобы хоть как-то за ними проследить. Петр Майлз. Хм. Ну, наверное, я смогу привыкнуть. Я думала о… другом.
— Может, в другой раз.
— О-о, какие планы!
Последовала недолгая рукопашная схватка — Корделия уже выяснила, что в определенном настроении муж боится щекотки сильнее, чем она. Она как следует насладилась местью, и в конце концов они оба повалились в траву, задыхаясь от смеха.
— Это чертовски несолидно, — пожаловался Эйрел, когда она наконец позволила ему встать.
— Боишься, что я шокирую «ловцов человеков» Негри?
— Уверяю тебя, их шокировать невозможно.
Корделия помахала видневшейся вдали лодке, но сидевший в ней человек упорно игнорировал ее. Сперва она страшно возмутилась, узнав, что Эйрел находится под постоянным наблюдением Имперской Безопасности, но затем смирилась, сочтя, что такова естественная плата за его участие в тайных и смертельных политических махинациях, прикрытием которых стала эскобарская война, а также за его некоторые нелицеприятные публичные высказывания.
— Теперь я понимаю, отчего ты пристрастился дразнить их. Может, нам отбросить эти церемонии, пригласить их на ленч или что-нибудь в этом духе… У меня такое чувство, что они уже довольно близко знают меня, так почему бы и мне с ними не познакомиться? — Записывал ли человек Негри их теперешний семейный разговор? Прослушивается ли их спальня? А ванная?
Эйрел ухмыльнулся, но затем серьезно ответил:
— Им это запрещено. Они не едят и не пьют ничего, кроме своего пайка.
— Боже, какая паранойя. Разве это необходимо?
— Иногда. У них опасная профессия. Я им не завидую.
— По-моему, рассиживаться целыми днями и наблюдать за тобой — неплохой отпуск. Он, наверное, прекрасно загорел.
— Нет, сидеть и ждать — это как раз труднее всего. Они могут просидеть так целый год, а затем от них потребуется пять минут активнейших действий, которые станут вопросом жизни и смерти. Но весь год им надо быть в постоянной готовности к этим пяти минутам. Ужасное напряжение. Вот почему я сам предпочитаю атаку обороне.
— Я все-таки не понимаю, зачем кому-то может понадобиться тревожить тебя. Я хочу сказать, ведь ты всего лишь отставной офицер, живущий в безвестности. Таких, как ты, должно быть, сотни — пусть даже форского происхождения.