Он не кричал, не звал на помощь, отбивался сам, как мог. Если бы он не сопротивлялся, дело скорее всего ограничилось бы несколькими зуботычинами; теперь же нападающие вошли в раж. Могли бы забить до полусмерти, но Зиновий изловчился и сумел вырваться из тесного перехода обратно в слесарку.
На его счастье, двое подмастерьев по какой-то надобности еще задержались в цехе.
— Это вы что же, трое на одного?.. — окликнул дерущихся один из подмастерьев.
— Не встревай, Никита, — оговорил его второй, — наверно, за дело учат…
Никита, однако, разглядел, что тут уже не драка, а самое настоящее избиение, и скомандовал:
— А ну кончай!
И так как драка продолжалась, подошел к копошащимся, загнал, всех четверых в угол и спросил, нахмурив брови:
— По какой причине драка?
— Это он начал… — сказал Перфишка, размазывая рукавом кровь, обильно бегущую из носа.
— Неправда, он сам первый… — закричал Зиновий, испугавшийся, как бы его не посчитали зачинщиком.
— Недосуг мне разбираться, кто первый, кто второй, — сказал Никита. — А еще раз увижу, кто дерется, ноги повыдергаю!..
— Кто это тебя так, сынок? — спросила мать, разглядывая синяки и ссадины на запухшем лице Зиновия.
— Упал на лестнице, — ответил Зиновий, старательно пряча глаза от матери.
Мать только вздохнула и покачала головой.
Больше ребята не били Зиновия. А с разноглазым Перфншкой, которому он разбил нос, они даже подружились. Подзатыльники от мастеров и подмастерьев перепадали иногда, но не так часто, и к этому можно было притерпеться. Обиднее было то, что Ефим забыл про обещание, данное матери, и от него затрещины доставались чаще, чем от других.
Только и было хорошего, что за год прилично обучился слесарному делу. Не только молотком и зубилом, напильником и сверлом орудовал умело, но выучился также паять и лудить. Надо сказать, что у Зиновия была легкая рука и природная смекалка. Он быстрее других учеников схватывал даже на лету брошенное слово, проворнее перенимал рабочую ухватку. И оттого мастера охотнее брали его в подручные, нежели кого другого. Таким образом, он учился быстрее и узнавал больше, чем остальные его сверстники, и гораздо раньше их овладел ремеслом.
Зиновий видел, что в слесарном деле не уступает любому подмастеру, а что касается паяльных работ, в которых он особенно преуспел, то тут он мог и с мастером потягаться. И если по справедливости, то пора бы уж и платить ему, как подмастеру, а не заставлять работать полный рабочий день за скудный ученический обед, то есть, по сути дела, задаром.
Но о жалованье нечего было и заикаться. Срок обучения три года. И стало быть, еще больше полутора годов дожидаться, пока признают работником. Мог бы, конечно, Ефим (так думалось Зиновию) похлопотать у хозяина, но как хлопотать за одного, к тому же родного брата, остальные-то еще не тянут вровень с ним…
Как-то поделился с матерью своими размышлениями и сомнениями.
Мать выслушала его и спросила:
— А верно ли, что так уж все превзошел? Почему же три года сроку положено, если вот одного году хватило?..
— Почему три года? — переспросил Зиновий. — А плохо ли дармового работника иметь? Да ты, если сомневаешься, спроси у Ефима, могу ли слесарить?
Мать покачала головой:
— Чего же спрашивать? Разве обманывать станешь?.. — Еще подумала немного и сказала: — Стало быть, учили хорошо, коли так быстро выучили. Тебе-то разве хуже?
Мать словно и не хотела понимать, что тревожит сына. Заработок ему нужен, чтобы в дом принести, чтобы матери работы убавить. Легко ли ей в ее годы ходить по людям стирать да полы мыть… Стряпать-то вовсе редко зовут: купцы своих поваров завели, а кто победнее, те сами управляются. Все поприжимистее стали. Жизнь кругом подорожала: в лавках и на хлеб, и на мясо цену набавили. И не только на харчи, за комнатешку платили два рубля в месяц, а с Нового года — четыре…
Очень нужна матери каждая копейка… Но если по совести сказать, не одна эта причина отвращала Зиновия от мастерской в Уланском переулке. Надоело, смертельно надоело безропотно сносить тычки и подзатыльники. Уже не маленький, пятнадцатый год пошел, а по росту и развороту в плечах и больше дать можно… Трудно удержаться, чтобы сдачи не дать… Но тогда выгонят, ославят, и нигде работы не сыщешь.
Лучше уж самому уйти подобру-поздорову.
7