— Это ты, молодой вьюнош, взыскуешь справедливости?..
Он склонился над Зиновием и, схватив его за плечи костистыми цепкими руками, бережным, почтительным поцелуем коснулся его вихрастой макушки.
К долговязому подбежал половой в темной жилетке с полотенцем на руке и стал его совестить:
— Негоже себя ведете! Скандалите и, обратно, за чая не рассчитались. Не по совести это.
— И этот справедливости ищет! — обрадованно закричал долговязый. — Нет, ты смотри, что делается, а? — И сразу переменил тон, строго спросил полового: — Ты что, меня не знаешь? Не знаешь Никиту Голодного? Когда я у тебя в долгах ходил? Сегодня задолжал, завтра принесу…
— Хозяин приказали вам в долг не давать, — вежливо, но твердо возразил половой. — Они так сказали, ежли не отдаст сразу денег, гони в шею…
— Меня?.. В шею?..
— Приказано, — оправдался половой и стал теснить долговязого от стола.
Никита попытался сопротивляться, но где было ему, хилому, тягаться с дюжим половым.
— Ратуйте, люди добрые! — отчаянно закричал Никита, упираясь сколь было сил.
Зиновий наскоро простился со своим собеседником и, догнав, спросил полового:
— Сколько он задолжал?
— Со вчерашним пять гривен, — ответил половой. Зиновий достал из кармана деньги, отсчитал и отдал половому. Никита смотрел на него изумленно.
— Вона ты какой… — протянул он, потом повернулся к половому: — Шляпу принеси!
Тот проворно принес поярковую, изрядно засаленную шляпу. Никита надел ее, и, как только взлохмаченные огненные космы укрылись под шляпою, лицо его из отчаянно-дерзкого стало вдруг печальным.
Было ему, наверное, лет пятьдесят, никак не более, а может быть, и того меньше, хотя морщин и рытвин на бритом лице было густо насечено. Но глаза смотрели незамутненно, и их чистый взгляд словно оспаривал груз лет, засвидетельствованный морщинами.
Теперь Зиновий вспомнил, где он видел этого человека. В прошлом году в Анненгофской роще. Зиновий работал уже не на Нефтяном заводе, а на заводе Вейхельта, но рабочие свои тайные собрания чаще всего проводили в Анненгофской роще.
Этот человек стоял на высоком пне и бросал в толпу горячие и злые слова, вызывавшие бурные ответные возгласы.
— Милостью нашей жиреют кровососы! Терпеливы мы сверх меры! Смирные, как овцы! А смирного только ленивый не бьет!
Зиновий не заметил, откуда подошли к полянке эти трое «чужих», все чем-то похожие друг на друга, рослые, плечистые, с коротко остриженными бородами округ сытых лиц. Увидел их, когда они, протискиваясь сквозь толпу, уже почти вплотную приблизились к Никите. Первый достигший его попытался, ухватись за полу поддевки, стащить Никиту с высокого пня. Зиновий и еще несколько стоявших возле него молодых парней ринулись на выручку. Но обошлось и без них. Толпа молча смяла чужаков и вышвырнула их прочь, как волна прибоя вышвыривает на отмель сухой плавник и клочья водорослей.
— Теперь, Никита, уходить надо. За подмогой уползли… Пошли, брат, — сказал кто-то из гужоновцев, и минуту спустя на пне уже пыхтел самовар, а на поляне кучками расположились люди вокруг разостланных на траве скатертей, а то и просто развернутых газетных листов, уставленных посудой и разной снедью.
Когда на поляну явился пристав полицейской части с дюжиной городовых, делать ему здесь было явно нечего.
Пристава встретили вроде бы с почтением, пригласили откушать рабочий хлеб-соль.
— Благодарствую… — буркнул пристав, и все полицейское воинство убралось восвояси.
Сцены эти мгновенно всплыли в памяти Зиновия. После того дня он Голодного больше ни разу не видел. И вот где довелось встретиться.
— Слушай, парень, — сказал Никита Голодный, — помоги мне добраться до дому. Вот понатужился зря, когда волочил меня по чайной этот буйвол…
— Не тревожьтесь, — успокоил его Зиновий. — Сейчас я за извозчиком сбегаю. Куда везти-то?
— Не надо, — отмахнулся Никита Миронович. — Вовсе рядом живу. На Воронцовом поле…
Можно бы и согласиться. Но вид у него был нехорош. Дышал тяжело, глаза запали, лицо серое, и даже губы побледнели.
— Не противьтесь. Я сейчас…
Усадил его на приступочек крыльца и проворно сбегал за извозчиком.
2
По Воронцову полю спустились до Покровского бульвара. Остановились у ворот углового дома.