Неслучайно и то, что другой скатологически настроенный современный художник, Сальвадор Дали, был каталонцем. Возможно, другие сюрреалисты занимались тем, что эпатировали французских буржуа (по крайней мере, в 1920-х годах), но Дали удалось шокировать самих сюрреалистов. Сначала он сделал это своей скульптурой из экскрементов, которая сильно оскорбила обоняние Андре Бретона в 1929 году. Дали создал «Скорбную игру», и Бретон с коллегами серьезно обсуждали вопрос, не противоречат ли сути их течения запачканные мужские шорты с сеточкой впереди. Я не был близко знаком с Сальвадором Дали, но помню, беседуя с ним в Париже двадцать пять лет назад, спросил, кто, по его мнению, является великим, но неизвестным широкой публике художником-модернистом (кроме него самого, разумеется). «Жозеф Пуйоль, — ответил он, выдохнув и обдав меня запахом кариозных зубов и алкоголя. — Только Жозеф Пуйоль, навсегда». Я понятия не имел, кто такой Жозеф Пуйоль. Он оказался совершенно забыт, но в свое время считался чудом, звездой fin de siecle парижского мюзик-холла. Марселец, но, как подчеркнул Сальвадор Дали, с каталонской фамилией. Он выступал под псевдонимом Ле Петоман или Фартоманьяк. Пуйоль обладал выдающимися способностями к газообразованию и прекрасно контролировал свой кишечник и сфинктер. Он не только мог музыкально испускать газы, но также вобрать в себя целый таз воды, сидя в нем и втягивая воду в себя, как индийский йог. Такие упражнения, утверждал Дали, говорили не просто о природной одаренности, но еще и о постоянной практике и бесконечной самодисциплине, и ценить их следовало так же высоко, как живопись Рафаэля. Своим искусством Пуйоль собирал полные залы. Люди стояли в проходах, слушая его интерпретации популярных арий, «Марсельезы», фрагментов из Верди и Оффенбаха. Еще он имитировал звуки, издаваемые животными при испускании газов — глубокий бас слона, «голоса» гиббона, мыши, и делал «характерные зарисовки», такие как повелительный пук президента республики илии слабый нервный писк petite postulante de quatorze ans (четырнадцатилетнего недоросля).
Некоторые каталонцы коллекционируют caganers, и всегда существовала мощная струя скатологического юмора в народных песнях, фольклорной поэзии и культурном стихе. Древность этих мотивов делает бесполезными все попытки марксистов объяснить их постиндустриальным угнетением рабочего класса (есть, однако, несколько каталонских марксистов, которые все еще верят в это, как можно верить, например, в зубную фею или диктатуру пролетариата). Нет, это — преиндустриальное: принадлежит к тому весьма продолжительному периоду, когда производимое Барселоной не поднималось над Средиземным морем в виде смога, а толстым слоем лежало на улицах. Да, честно-то говоря, даже старше самих улиц. Древние названия двух рек, на которых стоял город Барселона, — Мерданса (дерьмовый ручеек) и Кагаллел (речка какашек). Их воду невозможно стало пить уже к XIV веку, и такими они и остались. В первом произведении бесценного сборника «Versos Bruts» («Грубых стихов»), изданного Ампаром Перес-Корсом и написанного на заре XIII века, два благородных господина, Арнаут Каталонец и Рамон Беренгер V, граф Прованса и Серданьи, беседуют о том, как сто благородных дам отправились на корабле в море, и когда наступил штиль, добрались все-таки до берега, дружно испуская ветры в паруса. Долгое время одним из любимых в Каталонии поэтов был Висент Гарсиа (1580–1623), священник из Валлфогоны, деревушки у подножия Пиренеев, который писал сонеты в подражание Луису де Гонгоре и Франсиско Гомесу де Кеведо, но чья настоящая слава зиждилась на шуточных произведениях, запрещенных инквизицией. Это были такие стихи, как «Монументальная уборная, построенная автором в саду церкви для весьма деликатных занятий», в которой провозглашается, что ни один человек, как бы низок он ни был, будь он даже португалец, не сможет сказать ничего плохого о дерьме. Экскременты, писал Гарсна с достойным Дали энтузиазмом, благотворны, это знак нашей истинной природы, что-то вроде философского камня, который «аптекари Саррии созерцают денно и нощно». Он вспоминал о крестьянских корнях этого культа: экскремент — удобрение, друг фермера, символ мира и процветания.