Взглянув на эту груду камня в 1930 году и поняв, насколько в данном случае строительство зависело от личного вклада архитектора, Ивлин Во сетовал, что «если только в ближайшем будущем не объявится какой-нибудь эксцентричный миллионер, то, несмотря на огромные суммы, уже вложенные в проект, его, вероятнее всего, придется похоронить… Будет жаль наблюдать распад этого чуда. Заплатить за его завершение было бы поистине великодушным поступком со стороны какого-нибудь богача, у которого чуть-чуть неладно с головой». Такая задача, разумеется, не под силу частному лицу. Но вклады поступают, и не только от туристского бизнеса: если верить Бонету, в 1990 году, когда группа каталонских художников, архитекторов и историков издала манифест против того, что Барселонская коллегия архитекторов называет «Прогрессирующим искажением» проекта, анонимный даритель-каталонец послал чек на 75 миллионов песет (почти три четверти миллиона долларов), выразив тем самым веру в проект.
И тем не менее, когда наблюдаешь за тем, как достраивается здание, сердце щемит. Почти все, что было после башен фасада Страстей Христовых и скульптур Хосепа Субиракса, в семидесятых и восьмидесятых, — это безудержный китч, почти такой же ужасный, как терзающая глаз вульгарность церкви над увеселительным парком в Тибидабо. Такое могло бы быть построено мормонами, а не католиками. Субиракс — официальный художник церкви Саграда Фамилия. Мы видим результаты его долгих трудов, украшающие портал строящегося фасада Страстей Христовых. Со временем они распространятся и на другие части здания. Надо признать, что контраст между работой Субиракса и фигурами с фасада Рождества — не столь разительный, как дляя удобства утверждают некоторые критики. Вряд ли среди «старой» скульптуры найдется фигура, которая эстетически «выжила» бы, помещенная в музей. Это все благочестивые клише, не лучше Христов и Мадонн, тысячами экспортируемых в Латинскую Америку с каталонских мануфактур Олота. Многие из них просто пущены на поток — копии гипсовых болванок, выполненные в камне. Но на фотографиях они выглядят хорошо, особенно если небрежно отсканированы, и придают фасаду Рождества при косом освещении некоторую рябь и складчатость. Даже этого нет в работах Субиракса, которые, все как одна, от безликого Христа до смехотворных центурионов, будучи копиями труб на крыше Каса Мила, представляют собой ужасающе вульгарную массу, полупереваренные модернистские клише.
Строительство собора продолжается по сей день
Преступно устанавливать их на таком значительном здании. Эти скульптуры искренни в том смысле, в каком могут быть искренни лишь самые худшие произведения искусства, то есть совершенно. Историки искусства в будущем, без сомнения, отметят тот момент, когда публичное религиозное искусство католической Европы умерло, спустя почти две тысячи лет после своего рождения.
Ничего нельзя поделать с церковью Саграда Фамилия. Ее нельзя разрушить. Ее нельзя просто оставить как есть, как величайшую неоконченную реликвию начала ХХ столетия, хотя такой вариант, безусловно, имеет своих сторонников в Каталонии. Один из них — Сальвадор Дали, который считал, что церковь надо поместить под стеклянный колпак и оставить такой, какой она была при жизни Гауди.
Только на этом уровне она может быть закончена, и желательно сделать это как можно скорее, а дальше пусть чирикают все эти «никоны». Во многих смыслах это будет огромная соринка в глазу, но в таком случае церковь не останется без почитателей, и не все они будут японцами. Чем больше здание будут критиковать, тем более стойкими будут его сторонники. «Красота — то, что вызывает удовольствие», — говорил Фома Аквинский. Он породил Торрас-и-Багеса, который в свою очередь стал наставником Г ауди, а наследником последнего считает себя Хосеп Субиракс. В Каталонии, как и в остальном мире, не стоит переоценивать вкус прихожан церкви. «Бедность сохраняет вещи, — заметил как-то Гауди. — Многие памятники были спасены от варварства “академиков” благодаря недостатку денег». Возможно, он имел в виду оскорбительную для объекта реставрацию таких мест, как Риполь, такими людьми, как Элиас Роджент. Он не мог предвидеть, сколь пророческими окажутся эти слова в отношении его собственного творения. Однако, если потребуется назвать одно-единственное здание, которое могло бы представить Барселону, то все-таки назовут Саграда Фамилия. Споры, которые оно продолжает вызывать; фанатизм, который оно породило, будучи еще проектом, — все это совсем не характерно для каталонцев, гордящихся своим seny, но все это очень по-барселонски. Это здание есть выражение огромных, часто неразумных амбиций города; его склонности, регулярно проявлявшейся с готических времен, к гражданским и религиозным всплескам, которые, вопреки всяким разумным расчетам, завершались победой. Это здание всегда будет зданием скорее разделяющим, чем объединяющим, но ведь большую часть своей истории Барселона была городом разделенным. «Ты хвастлива, склонна к предательству и вульгарна», — восклицает Жоан Марагаль в последних строчках своей оды. Но потом говорит: «Барселона! Со всеми твоими грехами — наша, наша! Наша Барелона, великая чародейка!» И это все еще правда.