Менее склонный к ностальгии человек мог бы поинтересоваться, такой ли уж потерей был, например, уход в прошлое «доброй каталонской традиции» — закона о наследовании. Разумеется, благодаря соблюдению права первородства сохранялась целостность земельного надела. После смерти отца семейства старший сын получал все. Если сына не было, наследовала старшая дочь. С таким приданым она становилась завидной невестой. Брачные контракты в сельской Каталонии заключались долго и обстоятельно: перечень всего имущества, вплоть до последнего цыпленка и последнего фута земли, зачитывался стряпчим в присутствии вступавшей в брак пары и членов обеих семей. Младшие сыновья не получали ничего, хотя могли ожидать от старшего брата, что тот поможет им с карьерой. Как и в Англии, второй сын уходил в армию, а третий — в церковь. К XVIII веку молодых людей в Барселоне больше привлекала торговля, чем военная или религиозная карьера. Так что развивающаяся барселонская буржуазия едва ли не сплошь состояла из младших сыновей, оставшихся без наследства, которые ностальгировали по патриархальному укладу и утоляли свое чувство утраты долгими ламентациями по поводу утраченных корней. Наверно, именно поэтому все, что ассоциировалось с понятием casa pairal, к 1830-м годам стало фетишем для барселонского среднего класса.
Действительно, как мы имеем возможность убедиться, расцвет культа casa paira/ — его подъем до уровня националистической идеологии — случился не раньше XIX века. Трубадуры в XIV веке не пели о семейном укладе. Они слагали свои песни, рассчитывая понравиться баронам и графам, которые демонстрировали подчеркнутое безразличие к фермерам. В рыцарском романе Жоано Мартореля «Тирант Белый» не найдешь и следа преклонения перед крестьянскими предками и их обычаями, которые звучали в высказываниях деятелей каталонского Возрождения. Средние века вовсе не делали из casa pairal источника патриотизма, не отождествляли его с самой Каталонией, а его обитателей — со Святым Семейством. Все это сделал век XIX. Пока «добрый крестьянин» не превратился в литературную метафору, ему приходилось существовать на грани вымирания. Для средневековых правителей крестьянин был экономической необходимостью — потенциальным солдатом, неаккуратным налогоплательщиком, упрямым и неудобным партнером по сделке, — а вовсе не объектом сентиментальных переживаний, и еще менее, символом единства нации. Эта роль в Барселоне тогда безраздельно принадлежала графу-королю.
Стараниями королевского дома территория Каталонии расширялась не в результате завоеваний, а путем заключения соглашений и браков. Будучи королем, Рамон Беренгер I сумел сделать своими вассалами графства к югу от Пиренеев — Серданью, Бесалу, Ампурдан, Ургель и Пальярс, а также Руссильон на севере. Между 1067 и 1071 годами он продвинулся дальше, на территорию Прованса, откупив большой кусок, графства Каракассон и Расес, за пять тысяч унций золотом. Его сыновья и внуки продолжали политику династических браков. Так, Рамон Беренгер III в 1112 году взял в приданое еще один участок Окситании, то есть Прованса, сочетавшись браком с принцессой Дольсой Провансальской.
Но решающим политическим событием для Каталонии XII века был ее союз с соседним королевством Арагон, который значительно упрочил власть графов-королей Барселонских. В 1134 году король Арагонский Альфонсо Воитель, не имевший прямого наследника по мужской линии, умер, оставив свое королевство рыцарскому ордену. Арагонская знать, презрев его завещание, выбрала своим королем брата Альфонсо, епископа Рамира. Арагон находился под интенсивным военным и политическим давлением Кастилии, и чтобы обеспечить себе независимость, Рамир устроил брак своей дочери Петронеллы с каталонским монархом Рамоном Беренгером IV. Ее приданым стало королевство Арагон. Арагонские аристократы поддержали слияние, так как правильно рассудили, что их интересы будут защищены лучше, а привилегии сохранятся дольше при системе договоров между кланами и группировками, принятой в Каталонии, а не при кастильской монархии. И Каталония, и Арагон стремились сохранить свои законы, права и обычаи, и им это удалось. Они образовали мощный блок на следующие несколько веков, успешно сдерживали амбиции кастильцев и противостояли стремившимся к централизации королям Мадрида. Каталония и Арагон взаимно укрепляли и дополняли экономику друг друга. И главное, они объединили войска. Союз Арагона и Каталонии создал военную мощь, которая в XIII веке создала в Средиземноморье Каталонскую империю. Начиная с короля Жауме I, вполне заслужившего свое прозвище El Conqueridor — Завоеватель, короли Арагона и Каталонии повернули прибрежный город, который до того упрямо смотрел в глубь материка, на 180 градусов и сделали Барселону крупнейшим морским портом Средиземноморья. Во всяком случае в Испании только она могла претендовать на то, чтобы стать столицей империи.