Материальная база поезда была древней, поэтому он двигался очень медленно. Настолько медленно, что Алексей успел заметить в заброшенной деревне далекую яблоньку, сплошь усеянную плодами.
Обнаружив это, он предложил своему начальнику собрать урожай ничейных фруктов. Работники железнодорожного транспорта остановили состав и пошли в деревню.
Хотя за яблоней давно не ухаживали, плоды на ней оказались отменными. Железнодорожники обтрясли дерево и с мешками яблок вернулись на пути. Но поезда там не было. Они увидели лишь ободранную корму последнего вагона, которая медленно скрылась за поворотом.
Сначала у машиниста и Алексея, от удивления так и не выпускающих из рук мешки с апортом, возникла версия об угоне. Но, во-первых, такие дрова, а так же такой тепловоз и такие вагоны никому не были нужны, а во-вторых, это место отличалось редкостным безлюдьем. Потом они вспомнили, что, к несчастью, именно у этой деревни дорога начинала идти под уклон.
Вероятно, отказал тормоз, и поезд медленно покатился вниз. Железнодорожники спрятали яблоки в кустах и поспешили вслед за поездом-беглецом. Но они его так и не догнали.
Поезд, набрав рекордную для него скорость в 60 километров в час (специалисты потом удивлялись, почему он не развалился и даже не сошел с рельсов), помчался к ближайшей узловой станции.
Поселок принялся спешно готовиться к атаке — в первую очередь начали эвакуировать людей из прилегающих к путям домов.
Но, к счастью, катастрофы не случилось. Через десять минут после объявления тревоги старинный локомотив с такими же вагонами, дребезжа, скрежеща и громыхая в клубах пыли, разбрасывая на стыках дрова, пролетел сквозь станцию, не причинив ей ни малейшего вреда, если не считать вокзальной урны, вдребезги разбитой вылетевшим березовым поленом.
Вдогонку составу отправился тепловоз, который и поймал его в 10 километрах от узловой на подъеме, где поезд-беглец сбавил скорость, а потом на несколько секунд остановился, собираясь и с этого возвышения вновь атаковать населенный пункт.
Так как материального ущерба и человеческих жертв не было, то ни уголовного, ни даже административного дела на любителей яблок (фрукты, кстати, так и сгнили в кустах) заводить не стали, а просто тихо уволили.
По соседству с Господской находился заповедник. И Алексей устроился туда. Счетоводом. Надо сказать, что так как зарплаты в заповеднике были мизерными, то лесниками и сторожами там работали только коренные жители Господской. Степенные же обитатели других окрестных поселков (в частности, из большого и зажиточного села Ново-Чемоданова) в заповедник устраиваться не желали.
Из дальнейшей застольной беседы, сопровождаемой поеданием корнишонов и запиванием их самогонкой, выяснилось, что Алексей сейчас находится в отпуске для поправления своей нервной системы.
Несколько дней назад Алексея вечером вызвали в контору заповедника для оформления каких-то документов. Он быстро с этим справился, а потом решил сходить в Ново-Чемоданово за провизией. Алексей отсутствовал всего час, но за это время у конторы произошли разительные перемены. Директор давно просил администрацию села провести в контору водопровод. Та кормила заповедник обещаниями, и, наконец, из села без предупреждения прибыла огромная канавокопательная машина. Управляющий этой махиной водитель вылез из кабины, осведомился, где надо рыть, мотор взревел, и через двадцать минут глубокая, с отвесными стенками траншея была готова. После этого машина исчезла.
А еще через десять минут уже в сумерках через контору к себе домой возвращался Алексей.
Выскочившие на крик работники заповедника подошли к ловчей яме. Криков оттуда уже не слышалось, зато доносились другие звуки: шорох земли и испуганный шепот: «Что это? Кто это сделал?»
Сотрудника заповедника, заглянув в канаву, обнаружили там счетовода, который с размаха бросался на вертикальную земляную стену и, цепляясь пальцами за грунт, пытался вылезти наружу. Когда его подняли на поверхность, он первым делом написал заявление на отпуск.
Через день Морозова как всегда стояла на берегу реки и в очередной раз пыталась передать акварелью неуловимые блики заходящего солнца на воде.
— А как вы относитесь к картине Куинджи «Лунная ночь над Днепром»? — прозвучал у нее за спиной хрипловатый мужской голос.
«Боже мой, — подумала Морозова, — похоже, в этой деревне живут одни ценители изящных искусств», — и, обернувшись, произнесла: