— Иди-ка сюда, сынок, скорее!
— Что, змея? — откликнулся Бадж, отыскивая глазами хорошую палку, так как отец рассматривал что-то на земле.
— Нет, нет. Это… да иди же погляди сам! — Отец уже стоял на коленях.
Когда Бадж подбежал, спотыкаясь в своих больших башмаках, отец резко приказал ему „смотреть под ноги“.
— Следы, понимаешь? Не наступи на них! Они похожи на следы Бауры, но это не ее, — ведь бедная старуха вот уже больше недели стоит под навесом. Смотри!
Бадж со страхом рассматривал следы.
— Значит, стадо разбежалось? — предположил он.
— Нужно проверить, не нашли ли они пролом в загородке. Но если бы стадо и выбежало, так всё разом. А тут одиночные следы… Они ведут сюда и отсюда… Ей-богу, я не удивлюсь, если окажется, что это…
— Что, папа?
— Ну, пока не будем гадать, послушаем сначала, что скажет мама.
— Ох, папа!
— Пойдем приведем ее сюда.
6. СТАРАЯ ЛУНА НА УЩЕРБЕ — ЖДИ НОВОЙ
Домой они пришли, когда солнце уже закатывалось и вся западная сторона неба пылала алыми огнями. Крошки мамы дома не оказалось, не было ее и под навесом около Бауры.
Наконец Бадж разыскал ее в дальнем конце огорода. Она собирала в ведро созревшие помидоры.
— Хорошо, что ты пришел, — сказала она, выпрямляясь. — Смотри, как скоро они поспели. А все благодаря солнечной погоде. Надо их снять до заморозков.
Но Бадж смотрел на помидоры с отвращением, хотя они цветом соперничали с пламенем заката.
— Тикки не ест помидоров, — сказал он.
— Для Тикки я дала тебе целую жестянку порошкового молока, и теперь самим придется обходиться без него, пока дядя Линк не привезет новый запас. Я думаю о том, чем накормить семью, а вовсе не Тикки.
— Но ведь у нас уже были на завтрак помидоры. Неужели и на ужин опять то же?
— Да. Скажи спасибо и за это. Если Баура не будет давать молока, просто не знаю, что делать. А папа целыми днями в лесу заготовляет дрова, ему некогда поохотиться и добыть нам мясо кенгуру… Ну, раз уж ты пришел, накопай-ка картошки, — добавила мать, указывая на воткнутую в землю лопату.
— Ах, Крошка мама, знаешь, что мы с отцом видели? Пойдем туда, посмотри сама. — И он рассказал ей о коровьих следах.
Крошка мама так заинтересовалась, что даже бросила свою работу.
— Сегодня уже поздно, дружок, солнце садится. Мы ничего не разглядим на земле. Но очень возможно, что это…
— Что возможно, Крошка мама? Отец не захотел мне ничего объяснять. Скажи ты!
— Если это следы маленьких копыт, таких, как у Бауры… Помнишь, у нее была телка, которая убежала в лес, когда ее гнали на дядину ферму? Пестренькая телушка… — Мать говорила тихо, как бы про себя. — А пестрые коровы дают всегда много молока… Ох, Бадж, я сейчас молилась… Я говорила богу: не люблю ничего просить, но, если Баура умрет (а незаметно, чтобы она поправлялась), нам будет очень трудно — особенно теперь, когда еще и Сэмми приедет…
— А почему Сэмми не может есть картошку и помидоры? Разве у него дома их не едят? — с живостью перебил ее Бадж.
Мать посмотрела на него, словно удивляясь тому, что он еще здесь, и сказала:
— Беги отнеси Бауре эту ботву. А отцу скажи, что я скоро приду.
В этот вечер они после ужина засиделись позднее обычного у камина и принялись обсуждать случившееся.
— Не забывайте, что скоро полнолуние, — сказал отец. — Только два дня осталось, а потом надо идти к переправе.
— Знаю, — отозвалась мать. — Если решим взять в лес лошадей, то надо идти уже завтра, чтобы лошади успели хоть денек отдохнуть. Давай встанем завтра пораньше, Дэйв, и пойдем осмотрим следы, а потом и загородку — нет ли где пролома.
— А можно мне ехать на Наррапсе? Ему же не нужно отдыхать, потому что он не пойдет к переправе.
— Нет, Бадж, тебя мы оставим здесь — присматривать за Баурой. Нельзя уйти из дому всем, а вдруг бедной корове станет хуже!
— И почему ты думаешь, что Наррапса мы не возьмем с собой к реке? — добавил отец. — Ведь нужно будет привезти сюда твоего двоюродного брата Сэмюэля.
И вот наутро Бадж остался стеречь дом, а родители двинулись на восток, навстречу солнцу, которое только что взошло над вершиной Трех кулаков.
Бадж выпустил Тикки из ящика, умылся, привел все в порядок и, когда маленький опоссум уселся на спинке отцовского кресла, рассказал ему все новости.
— Понимаешь, Тикки, остался только сегодняшний день и завтрашний, а потом мы пойдем к переправе за Сэмом. Ко нечно, может случиться, что у Сэма коклюш и он не приедет.
Но если он приедет, то всего через два дня! Осталось ждать сегодня и завтра.
Он накормил Тикки, поставив его на стол, а пока тот ел, вычистил его ящик и положил туда свежих листьев. Потом перенес Тикки в ящик, плотно закрыл крышку, а сам пошел проведать старую Бауру.
Тощая, с торчащими ребрами, она, как всегда, уныло висела на своих веревках; спина ее была прикрыта мешковиной, а головой она уткнулась в жестяную лоханку с кормом. „Странно, я до сих пор не замечал, что у нее так торчат кости“, — подумал Бадж.
— И почему ты такая худая стала, старушка, ведь ты не перестаешь есть? — сказал он Бауре, с огорчением глядя на нее. Он все еще не сомневался, что она оправится, раз ест с аппетитом. Но сейчас ему вспомнились слова отца: „Еда, кажется, ей не впрок“.
Да, сколько она ни ела, а была тощая. Может, корм слишком сухой, и ей нужен свежий, более сочный? Подумав так, Бадж побежал нарвать осота и другой зелени на огороде.
Когда он вернулся, Баура уже перестала есть. Он насыпал ей сорванную зелень в лохань, но она смотрела на еду равнодушно и не дотрагивалась до нее.
— Может, воды? Пить тебе охота?
Он принес ведро свежей воды из ручья. Баура опустила морду, словно понюхала воду, но только тихо замычала и не выпила ни капли.
— Послушай, Баура, я не знаю, чего тебе еще надо. Жаль, отца нет дома. Может, веревка под брюхом слишком туго натянута?
Встав на старую корзину, он оттянул веревку, и ему удалось ослабить ее, так как Баура сильно отощала. Но затем он пожалел, что сделал это, — веревка соскользнула и он не мог снова натянуть ее.
На душе у Баджа становилось все тревожнее — Баура беспрерывно мычала.
— Но что же я могу сделать? — спрашивал мальчик сквозь слезы. — Ты не ешь, не пьешь, не можешь стоять на ногах. Ох, хоть бы поскорее они воротились!
День тянулся медленно, корове не становилось лучше. Бадж принес ей с огорода капусту, которую мать берегла к воскресному обеду, но Баура ее и не понюхала.
— Ну хоть листочек съешь, — просил ее Бадж. — Тебе надо много есть, чтобы окрепнуть. Ведь ты же не хочешь помереть, правда?
Он унес капусту в дом и побежал по тропе к лесу — посмотреть, не идут ли отец с матерью. Бегал он туда раз десять, хотя и знал, что нечего ждать их так рано: попросту хотелось уйти от стонов Бауры. И вот наконец, когда он уже и надежду потерял, из-за поворота показались отец и мать, они ехали верхом.
— Ой, папа! — еле выговорил Бадж. — Старая Баура все стонет и даже на капусту не смотрит.
Отец соскочил с Принца и бросил Баджу поводья. На лице его выразилось сильное беспокойство.
— Вы отведите лошадей, — сказал он, — а я схожу к Бауре — нельзя, чтоб она так мучилась.
Конюшня, построенная из горбылей и крытая корой, была довольно далеко от дома. Но Бадж не вымолвил ни слова, пока они не дошли до нее. Только тут он спросил:
— А как папа может помочь ей?
Крошка мама посмотрела на него, но не успела ответить: долину потряс самый страшный здесь звук — эхо выстрела, которое разнеслось среди холмов.
— Это все, что отец мог сделать для нашей бедной Бауры, сынок, — тихо промолвила мать.
На другой день Бадж опять запряг двух лошадей в санки, и тело старой Бауры отвезли обратно на выгон, где она провела так много времени, с аппетитом пощипывая траву. Отец старательно подгребал топливо к костру, сложенному Бад-жем, а потом они положили на него Бауру и подожгли листья.