— Вот счастливчик! — сонным голосом промолвил Леон. — Так почему же ты не продолжаешь спать?
— А почему это, сеньор, вы считаете себя свободным от посещения лекций? — удивился Мигель, который, держа перед собой серебряное полированное зеркало, пытался сделать из своих коротких белокурых волос какое-то подобие модной прически.
— А потому, коллеги, что ректор поручил мне отнести эту книгу, — и Бартоломе похлопал рукой по большой книге в кожаном переплете с медными застежками, — приору собора Сан-Стефано. И еще сделать выписки из сочинения «Жизнеописания философов» Диогена Лаэртского, рукопись которого имеется только в библиотеке коллегии Сан-Стефано! Прощайте, сеньоры! Желаю вам не уснуть на лекции!
И с этими словами Бартоломе взял под мышку книгу и весело вышел из комнаты. Друзья вздохнули от зависти. Леон — потому что с удовольствием бы еще поспал. А Мигеля тянуло на простор, на воздух, и вовсе не хотелось сидеть в душной аудитории и слушать скучную лекцию по теологии.
Бартоломе шел быстрым и легким шагом. Какое чудесное утро! Он улыбался, сам не зная чему… Две девушки, закутанные в черные мантильи, повстречались ему. Они приметили молодого стройного студента и сделали на его счет несколько лестных замечаний. Бартоломе вспыхнул и нахмурился. Его совершенно не интересовали девушки. Он даже сердился на Мигеля, который с некоторых пор стал уделять заметное внимание своей внешности. Это, по мнению Бартоломе, отвлекало его от более высоких целей.
В соборе Сан-Стефано было темно и прохладно. Утреннее солнце почти не проникало сквозь узкие окна. Тени сгущались в углах собора, но в северном приделе было неожиданно светло. Через открытое окно волнами лился теплый свет.
— Фрески, — прошептал Бартоломе, увидев роспись на стене.
Ректор, страстный любитель и знаток живописи, рассказывал ему про фрески итальянских мастеров. Бартоломе подошел к картине.
Не законченные еще фигуры Мадонны и окружавших ее святых поразили его своей жизненной правдой и красотой. Особенно прекрасной показалась ему Мадонна…
Бартоломе не заметил, что за ним давно наблюдает художник, стоявший на высоком помосте. Художник стал тихо спускаться вниз, но вдруг последняя ступенька лестницы подломилась, и он тяжело упал, подвернув под себя левую руку.
Бартоломе бросился помочь упавшему и посадил его на скамью:
— Вы сильно ушиблись, сеньор? Не сломана ли рука?
— Не знаю… — морщась от боли, ответил художник.
Бартоломе осмотрел его руку:
— По-моему, кость цела. Но ведь я не врач.
Художник встал со скамьи. Это был немолодой человек, с красивым умным лицом и живыми темными глазами. В черных волосах его серебрилась седина.
— Разрешите, я провожу вас к врачу, сеньор, — сказал Бартоломе. — Надо убедиться, что рука не сломана и нет других внутренних повреждений.
— Мне действительно что-то не по себе. Кружится голова, — и он снова сел на скамью.
— Я сейчас отдам книгу приору и буду к вашим услугам, сеньор…
— Мое имя Джованни Конти, — ответил художник. — А вашу книгу может отнести мальчик, который растирает мне краски. Эй, Томазо! Он вечно торчит где-нибудь наверху и возится со своими голубями!
— Иду, мессер! — раздался звонкий голос, и через мгновенье, неизвестно откуда, появился смуглый маленький итальянец в синей, испачканной красками рубахе.
— Вы нездоровы, мессер? — испуганно спросил он художника.
— Да, я упал, и очень неудачно. Но меня проводит этот сеньор, а ты возьми его книгу и отнеси привратнику, а он пусть сейчас же передаст ее приору. Иди, да побыстрей!
Мальчик взял книгу и побежал в коллегию через внутренний дворик. Бартоломе, бережно поддерживая художника, вывел его на улицу.
— Врач живет недалеко, на улице Оружейников. — сказал Бартоломе. — Вам не очень трудно идти, сеньор Конти? Вы крепче опирайтесь на меня, не стесняйтесь!
— Вы заботливы как сын, дорогой сеньор студент!
— Меня зовут Бартоломе Лас-Касас.
На их счастье, врач оказался дома. Осмотрев руку художника, он с важностью сказал:
— Наш почтенный учитель Клавдий Гален рекомендует в таких случаях метод кровопускания с одновременной пункцией сосудов, ибо весьма возможна контузия или необратимое profluvium sanguinis[21]. Но так как пульсация в поврежденном органе, то есть в руке, не нарушена и можно считать ее нормальной, то, возможно, мы обойдемся без кровопускания, — быстро добавил он, заметив на лицах художника и студента испуг. — А теперь, возвращаясь к рекомендациям Галена насчет состояния связок при растяжении…