— Я тоже не попал бы в университет, если бы брат, как королевский кабальеро, не выхлопотал для меня стипендию в коллегии Сан-Пелайо.
— Я знаю это, Мигель. О, деньги — удивительная вещь! Кто обладает ими, тот господин всего! С деньгами, если они у кого есть, можно сделать что угодно: можно даже души извлечь из чистилища в рай!
…Так, беседуя, они доехали до венты «Инфанта Хуана». Караван из Севильи еще не прибыл, его ждали к вечеру.
— Зайдем в венту закусим и выпьем вина, Мигель. А потом я поеду обратно. Ты ведь не боишься остаться один до прихода каравана?
— Я ведь не девчонка, сеньор Кристобаль, — обиделся Мигель. — И к тому же у меня есть шпага!
Колон рассмеялся, и они вошли в венту. Там было пусто. За высокой стойкой дремала толстая, в засаленном платье хозяйка. В углу сидя спал какой-то мужчина в черном плаще и надвинутой на глаза шляпе.
Служанка подала блюдо куахадо[13] и пол-асумбры вина.
— Мигель, — сказал на прощанье дон Кристобаль, — запомни пророческие слова великого Сенеки: «…придет время, когда цепи Океана распадутся и будет открыт обширный континент, когда кормчий откроет новые миры и Туле[14] не будет больше пределом земель…» Я не знаю, мой мальчик, удастся ли мне выполнить эти предначертания, но, может быть, ты и мои сыновья, — дон Кристобаль устремил вперед горящий взгляд, и глубокая морщина пересекла его лоб, — может быть, вы завершите мои мечты…
Они вышли во двор.
— Прощай, Мигель, — и Колон обнял юношу.
Было еще очень жарко, и Мигель решил вернуться в венту. Он сел за стол и задумался над последними словами дона Кристобаля.
Вдруг он услышал за своей спиной шепот и приглушенный смех:
— Клянусь пресвятой девой, этот смазливенький студент кажется мне переодетой девчонкой! Уж больно у него гладкие розовые щеки! И глаза словно незабудки!
— А волосы? Посмотрите, хозяйка, я этаких золотистых волос и не видывала! Настоящие локоны!
Мигель сердито натянул на голову свой черный берет.
— И вина не пил! — продолжала хозяйка. — Только поел, а тот пожилой сеньор выпил почти все вино. Этот даже не прикоснулся, одну воду и пил. Ну ясно, девица! — и она захихикала громче.
Им было скучно, и они потешались над скромным студентом.
Мигелю хотелось убежать из венты. Он снова вышел во двор. Мул Лусеро тихонько толкнул его головой, словно приглашая ехать. А что, если он сам, сейчас, двинется в путь? Он поедет медленно, и караван нагонит его.
Мигель вернулся в венту.
— Сколько я должен вам? — спросил он у хозяйки.
— А разве ваша милость не будет дожидаться каравана?
— Нет, я поеду вперед, и они нагонят меня.
— За вино и куахадо заплатил ваш приятель, ну, а за постой мула… сколько же взять, чтобы не обидеть вас?
— У меня есть деньги! — гордо возразил Мигель и отвязал от пояса кожаный кошелек, наполненный золотыми и серебряными песо.
— Вот! — и юноша бросил хозяйке серебряную монету.
— О, да вы просто богач, ваша милость! — насмешливо сказала хозяйка. — Получите сдачу!
Мигель, не считая, сунул в карман горсть реалов[15], а кошелек снова привязал к поясу.
…Как хорошо было ехать по пустынной дороге! Пыль улеглась, жара постепенно спадала, и Мигель успокоился. Он стал даже насвистывать какую-то песенку. Ему уже казался смешным его гнев на этих глупых женщин. Никто не виноват в том, что природа наградила его белокурыми волосами и голубыми глазами!
Вента «Пронеси, господи!»
Стыд и честь как платье: чем больше потрепаны, тем беспечнее к ним относишься.
Не успел Мигель отъехать от «Инфанты Хуаны», как его нагнали двое мужчин. Один был верхом на муле, второй шел пешком. Верховой показался Мигелю знакомым: «Это тот, что спал в венте, накрывшись шляпой».
— Приятного пути, сеньор студент! — учтиво сказал мужчина, ехавший на муле. — Мне так же, как вам, не понравилась эта грязная вента и неряшливые болтливые бабы… Вы изволите направляться в Саламанку? Но почему же вы один в такое опасное время, без попутчиков?
14