Шимон. Теперь вот хвалитесь этими пушками, а мало вы раньше и людям и мужику своему голову за это грызли?
Бартошиха. Что говорила, то говорила. А что теперь говорю, то теперь говорю.
Шимон. То-то вот… А конечно, Войцеху сподручней, потому шляхтич и… Все-таки управляющий должен уважение иметь…
Бартош. Все по углам говорят, а оно ни к чему. Надо бы пойти в усадьбу, всем вместе, скопом.
Шимон. Вот-вот-вот! Скопом!
Бартошиха. Видишь его, как обрадовался! Только бы моего вперед выпихнуть! Что это мой должен за всех отдуваться? Что у него, бабы, детишек нет? Его, что ли, отрабатывать заставляют? Его до ночи на барщине держат? Видали, какие!
Бартош. Молчи, Марыся, нельзя так…
Шимон. Конечно, нельзя!
Бартошиха. Гляди-ка на этого хромого! Да как ты можешь мне, в моей же избе?.. Кто тебя сюда звал, а? Будет мне мужика бунтовать, когда ему и так…
Входит управляющий Травинский.
Травинский. Что это здесь? Из ночи день делаете, а утром приказчик не добудится.
Бартош. Соседи сошлись.
Травинский. Что-то часто к вам соседи сходятся, — слышал, слышал!
Бартош. С каких это пор нельзя сойтись, поговорить?
Травинский. А, и почтеннейший кузнец здесь… Ну да…
Шимон. Прошу прощения, ваша милость, мы это после работы сошлись…
Травинский. Коня сегодня запарил, болван, я еще с тобой посчитаюсь!.. Банах, как с отработкой?
Бартош. Вот как раз насчет отработок…
Травинский. Что?
Бартош. А то, что вы, по-моему, не совсем так поступаете, как бы полагалось.
Травинский. Что? Да я вас!
Бартош. И нечего в моей избе на людей орать. Да и в других местах тоже! Эти времена прошли, пан управляющий!
Травинский. Вот как? Ну, смотрите, пан Гловацкий, смотрите! У всех у вас совсем в башках перевернулось. Ну, да я вас выучу.
Владек и Шимон тихонько выскальзывают из избы.
Бартошиха. О, господи, ваша милость, пан управляющий, говорю, говорю своему…
Ян. Помолчите, кума, одурели, что ли? Пану управляющему видится, что он в поле на людей покрикивает, а тут ведь Войцехова изба.
Травинский. Войцехова изба… Что ж, пусть так… Войцехова изба… (Выходит.)
Бартошиха. Ну, видишь, что ты наделал? Господи Исусе, ведь как тебя просила! Разозлили его теперь, только и всего.
Бартош. Ничего он мне, Марыся, не сделает. Не плачь.
Бартошиха. Ты вот знаешь, что ничего не сделает! Все-таки управляющий! Слышали, Ян, как он кричал?
Ян. Слышал, не глухой.
Бартошиха. И как вам сдается?
Бартош. Да что сдаваться-то? Забила ты себе что-то в голову, только и всего. Пойду вот завтра в усадьбу. Говорят, староста приехал. Он его живо окоротит.
Бартошиха. Ох, нехорошо это выйдет, нехорошо! А ты бы лучше тихо сидел. Есть у тебя изба, корова, кабанчик, свинья, чего тебе еще надо? Что ты слушаешь всякого, кто к тебе лезет!
Ян. Помолчали бы вы, Бартошиха. На то он и мужик, чтобы за мужицкие дела душой болеть!
Бартошиха. И вы туда же!
Бартош. Не ори, детей побудишь.
Бартошиха. Ну да, побудишь! Спят как убитые! Розу и утром-то с постели не стащишь.
Ян. Надо и мне собираться. И как же вы, Войцех, думаете? И вправду хотите идти?
Бартош. Надо. Все молчат, так управляющий совсем взбесился. Теперь уже и к Владеку с этой отработкой.
Бартошиха. А вот Владек-то с Шимоном и кинулись — только пятки засверкали, как он на них поглядел!
Бартош. Дивиться нечему. Застращали деревенский люд. С утра до ночи гнет спину на работе, вот потом и трудно поднять голову.
Ян. А подымешь, так опять пригнут.
Бартош. Кабы я так мудрил, как вы, мне бы и жить не хотелось. Надо поговорить, напомнить старосте, что, мол, манифесты…
Ян. Говорить можно… Известно, деревенские…
Бартошиха. А сами-то вы не деревенский?
Бартош. Глупо вы говорите, Ян.
Ян. А я вам, Войцех, скажу, когда в городе Варшаве восстание было, там не разговаривали… Городской народ, он умней. Там…
Бартошиха. И что же эти городские?