Наконец, пролавировав без перерыва почти час, в течение которого он не сказал ни слова, Л'Эстисак наконец повернулся к командиру и сказал: «Вот порт» и указал на туманный горизонт.
«Старик» спокойно курил и смотрел на скалы, возвышавшиеся совсем близко от корабля.
— Ваши приказания? — спросил Л'Эстисак.
— Стать на якорь у берега.
Сигара, которую он курил, делала отрывистой его речь.
— Налево, пять! — скомандовал лейтенант.
Он подозвал знаком дежурного при рупоре в машину:
— Предупредите, что через четверть часа мы бросим якорь. Командир.
— Что?
— Разрешать ли сообщение с берегом?
— Как вам будет угодно! Не думаю, чтоб кому-нибудь захотелось погулять по этой аннамитской грязи и каменному углю. Неужто вам хочется съехать на берег?
Л'Эстисак утвердительно кивнул головой:
— Да, командир! В Конгаи живет мой друг, морской врач. Рабеф, может быть, знаете? Я не видел его почти два года со времени его женитьбы: я тогда проводил его с женой на пароход.
— Неужели его жена смогла выжить здесь? Она все еще тут?
— Я ничего не знаю про них. Но думаю, что да.
— Впрочем, климат в этой дельте неплохой.
— Да. Простите, командир. Мы уже у берега. Разрешите.
— Пожалуйста. Л'Эстисак скомандовал:
— Свисток! Барабаны, горн! Все по местам! Готовься бросать якорь!
Между чащей островков, теснящихся и надвигающихся друг на друга, как деревья в окаменевшем лесу, вдруг открылась довольно широкая прогалина, и «Арколь» малой скоростью держал путь прямо ко входу в эту прогалину — естественный порт, куда никогда не доходят ни циклоны, ни бури.
Офицерская шлюпка подошла к лестнице большой деревянной пристани. Л'Эстисак вышел на берег, поднялся по лестнице и, стоя на набережной, окинул взглядом весь горизонт.
На юг было море, бухта Галонг и бессчетный архипелаг. За множеством островков нигде не было видно открытого моря. Поэтому бухта напоминала скорее маленькое озеро, чем море. На север открывался странный пейзаж — холмы и болота, над которыми висели клочья низких облаков. Вдоль берега шла ровная дорога, другой стороной примыкавшая к склону холма. На этом склоне стояли домики с кирпичными стенами, черепичными кровлями и острыми бамбуковыми изгородями вокруг садиков. В полуверсте дорога кончалась в аннамитском селении: тридцать улиц, пятьсот дворов, четыре тысячи душ. Вокруг стоявшего неподвижно Л'Эстисака копошилось десятка два мальчишек и девчонок, до такой степени похожих друг на друга, что невозможно было различить их, и все требовали, чтобы Л'Эстисак взял кого-нибудь из них в проводники:
— Капитан! Капитан!.. Надо помогать? Гостиница идти? Почта идти?
Л'Эстисак поднял трость. Смелые ручонки цеплялись за его одежду.
— Ты, — сказал он, взяв за плечо ближайшую к нему девчонку. — А вы все, катитесь! Цыц!
Он знал, как разговаривать с ними.
Девочка указала ему домик, выше других расположенный над дорогой.
— Хороший дорога позади Гранд-Отель.
Гранд-Отель с трех сторон был окружен почти девственным кустарником: хорошая дорога оказалась узкой тропинкой, благоухающей дикой мятой.
— Теперь ты тоже катись! Получай за труды. Девочка исчезла.
Садик был немногим больше какого-нибудь палисадничка в Нейи или в Отейле и состоял из одного сплошного куста гибиска, через который дорожка вела прямо к дому. Он был расположен в восьми ступенях над землей. И Л'Эстисак, поднявшись на них, очутился над цветущими кустами, цветущими так пышно, что совсем не было видно зелени, и весь сад алел, как роскошное поле маков. Сад был расположен на едва заметном склоне; дороги, проходившей внизу, не было видно за разросшимися кустарниками, которые, казалось, старались задушить даже море — мертвое серо-зеленое гладкое море, покрытое повсюду черными островками и так странно обрамлявшее пурпурные кусты.
Л'Эстисак в задумчивости долго смотрел на все это, прежде чем постучать в низкую дубовую дверь.
— Старина! Дорогой!..
Они крепко схватились за руки и не отрываясь смотрели друг на друга братским взглядом, стремясь как можно скорее, с первого же мгновения уничтожить ту пропасть, которая легла между ними за два года разлуки.
— Дорогой, дорогой друг…
И когда они наконец выпустили друг друга, к их голосам присоединился третий, менее суровый голос, тоже произносивший слова приветствия:
— Л'Эстисак!.. Как мило с вашей стороны, что вы сейчас же пришли к нам, как только высадились на берег!..
Протягивая обе руки, к ним бежала мадам Жозеф Рабеф.