Кармен де Ретц отвечала насмешливо:
– Как мило быть белой вороной среди черной стаи. Фужер возразил:
– Много белых воронов, но они перекрашиваются в цвет сажи, чтобы нравиться воронам. Почитайте Мюссе!
Он ласково улыбнулся и пригласил всех пить Приготовленный им турецкий кофе. Кармен де Ретц взяла чашку, но не сложила оружия.
– Значит, вы не флиртуете с барышней Дакс. Тем лучше для вас обоих.
– Отчего же лучше?
– Оттого что это было бы неблагоразумно с ее стороны и бесчестно с вашей.
– Вот и громкие слова пошли в ход! Бесчестно… Я перестаю понимать что бы то ни было! Вы проповедуете повсюду «право жить вместе и возрождение женщины через свободный поцелуй», – ведь я правильно цитирую, не так ли?
– Фужер, – запротестовала госпожа Терриан со своего шезлонга, – Фужер! Такие вещи можно писать, но их не говорят во всеуслышание!..
– Их не следовало бы даже писать! Но оставим это. Вы, нигилистка, феминистка, мятежница! Вы, которая хвалитесь, что у вас есть любовники, что у вас целая куча любовников…
– Эти мне девушки, – вставила своим ласковым голосом госпожа Терриан, – какое у них воображение!
– Я как нельзя более согласен с вами, сударыня! Но оставим также и это. Вы, бесстыдница, поцеловавшая меня в губы. Да, я говорю, в губы! Да, шесть недель тому назад, на Вышке, однажды утром, когда не было дождя!
– Господи! Что я слышу! Фужер… Ваша нескромность просто ужасна!
– Нет! Вовсе нет! Успокойтесь, милая госпожа Терриан: это был чрезвычайно эстетический поцелуй, и обменялись мы им в чрезвычайно поэтическую минуту. Вот видите! Но оставим и это! Вы, Кармен де Ретц, – а это имя говорит само за себя, – вы называете неосторожным и бесчестным простой флирт, к тому же воображаемый, которым будто бы – с удовольствием – занимаются Бертран Фужер, свободный мужчина, и Алиса Дакс, свободная девушка?
– Дорогой мой, – заявила с серьезным видом Кармен де Ретц, – вы чрезвычайно красноречивы, но у меня в руках пустая чашка, которая мне мешает.
– О! Я в полном смущении.
Он уже взял чашку и заодно поцеловал ее руку.
– Благодарю вас. Теперь я отвечу вам!
И она выпрямилась во весь рост, гибкая, как рапира, и повернулась лицом к противнику:
– Да, я полагаю, что женщина вольна любить кого захочет, когда захочет и сколько захочет. Но я полагаю также, что молоденькая девушка, закореневшая в своих наследственных или благоприобретенных предрассудках, – не женщина. И если вы грубо разобьете темницу, если вы сразу выпустите пленницу на вольное солнце, вы будете безумцем или преступником. Оттого что вы только ослепите ее. И не свободной будет она, выйдя из тюрьмы, а калекой навсегда.
Она прошлась по гостиной, потом оперлась на подоконник.
Фужер подошел к ней и стал подле нее:
– Знаете? – сказал он тихо. – Я готов усомниться в вашей искренности. На словах вы современнейшая и отважнейшая из женщин. Что касается действий… увы, увы! Мы продолжаем оставаться при том единственном поцелуе. И все же, смею надеяться, мои губы в то утро вам понравились?
Она посмотрела прямо ему в глаза.
– Любовь веет, где ей угодно, друг мой! К тому же в тот день, о котором вы вспоминаете, я целовала не только ваши губы, я целовала алое солнце, синий воздух, золотой и серебряный туман. А потом, без этих аксессуаров, ваши губы сами по себе перестали привлекать меня. Вот и все.
Он коснулся ее руки.
– Сита… Хотите опять пойти завтра на Вышку?
Она засмеялась.
– Нет! Я не собираюсь упреждать свои желания. И прошу вас не называть меня Ситой. Это имя фамильярно.
Госпожа Терриан позвала их.
– Послушайте, нужно решать. Завтра я вооружаюсь зонтиком и всей моей отвагой и отправляюсь в Гранд-Отель пригласить нашу матрону. Кто пойдет со мной?
– Я! – сказал Фужер. – Я переменил свое решение: я намерен ухаживать за барышней Дакс.
XII
Приглашение госпожи Терриан застало госпожу Дакс врасплох. Вязанье упало на колени, пальцы ее забарабанили по юбке. Три секунды она колебалась, и это колебание было гибельным для нее. Госпожа Терриан решительно процитировала поговорку:
– Молчание – знак согласия. Так, значит, это дело решенное.
– Но, – госпожа Дакс пыталась еще бороться, – но где же будет этот пикник?
– Все равно, это не имеет никакого значения. Где вам угодно.
Фужер, который крайне скромно сидел на стуле, подтвердил:
– Мы поедем все прямо вперед, сударыня.
И он незаметно улыбнулся барышне Дакс, будто тайком намекая на их утренние прогулки.
Барышня Дакс молчала, опустив глаза. Хотя она и знала о предстоящем посещении и была настороже, все же сердце ее сильно билось. Эта встреча ее матери с ее друзьями казалась ей чреватой опасностями, и она дрожала с головы до ног при мысли, что одно неосторожное слово могло открыть глаза бдительной госпоже Дакс и открыть ей, что вот уже добрых шесть недель ее дочь ежедневно встречалась с неизвестными, с артистами, с богемой! Преступное знакомство!..
И все же, почувствовав на себе взгляд Фужера, барышня Дакс не удержалась и ответила ему взглядом. Как нарочно Фужер был удивительно красив в этот вечер: в белом пиджаке, под которым виднелся вышитый жилет лилового шелка, он казался более гибким и стройным, чем когда-либо; его рубашка, тоже лиловая, превосходно оттеняла матовую бледность лица.
– На обратном пути, – обещала госпожа Терриан, – мы постараемся остановиться на какой-нибудь вершине, чтобы полюбоваться на Alpenglühen.
– На что? – спросила госпожа Дакс.
– Как! – всполошилась госпожа Терриан. – Вы никогда не видели Alpenglühen? Заход солнца в Альпах?!
– Нет. В это время мы с дочерью обычно переодеваемся к обеду.
– Но ведь это же преступление! И вы тоже, малютка? Подумайте! Вы должны видеть это сегодня же вечером! Нет ничего более красивого… Зачем вам переодеваться к обеду в пансионате? Послушайте, дитя мое, вы прекрасно выглядите в этом платье. Доставьте мне удовольствие, пойдите сейчас же – как раз бьет половина шестого – и бегите на верхнюю террасу. Вы попадете туда как раз вовремя. А я побуду с вашей матушкой, пока вы не вернетесь.
– Сударыня, – пролепетала барышня Дакс, – я не знаю… Я никогда не выхожу одна днем.
– Так что же! Здесь Фужер! Он только ждет разрешения сопровождать вас.
Фужер вежливо взглянул на госпожу Дакс.
– Вы разрешите, сударыня?
– Конечно, вам разрешат, – отрезала госпожа Терриан.
– Нет, нет! Не на террасу, – запротестовал Фужер, удерживая Алису за руку.
– Куда же вы хотите идти?
– На Вышку. Мы двадцать раз успеем добраться туда, при условии, что часть дороги пробежим бегом. И избавимся от отвратительной толпы туристов.
Она не спорила. Они побежали во весь дух по крутой дороге.
Солнце опускалось за кружево Долы. На юге Грейские Альпы пылали, освещенные последними лучами, как огромный горн.
Пламя лизало ледники. Нигде не было больше белизны. Снега рдели повсюду, подобно раскаленным угольям. И ночь быстро надвигалась с востока, сменяя серым цветом синеву неба.
– Если б кто-нибудь надумал изобразить эти краски на акварели, все стали бы кричать, что этого не может быть, – заметила барышня Дакс.
– Тише! – прошептал Фужер. – Слушайте, слушайте вечернюю тишь!
Их окружало удивительное спокойствие. Тьма теперь заволакивала вершины гор, одну за другой, и к пурпуру их она прибавляла свинцово-синие оттенки, с каждым мгновением становившиеся все более темными.
– О! – воскликнула барышня Дакс. – Все было розовым, а теперь…
– Молчите! Вы спугнете небесных живописцев.