Можно было сказать что-нибудь про хороший цвет лица, но лицо у неё в последние дни, как у бледной немочи. Она вообще не из румяных, а сейчас и вовсе. Или вот про красивое платье, но платье у неё всегда одно и то же, то есть — их там три, что ли, штуки одинаковых, и фартучки к ним, и чепцы на волосы. И всегда в идеальном порядке, мы, трое оставшихся, Марфушка, Агафья и я — вечно смотрелись рядом с ней растрёпами. Но если домашней прислуге и кухарке это было ещё как-то дозволено, то мне, секретарю важной дамы — конечно же, нет.
— У вас нитка на юбке, — заметила Антония. — Её нужно убрать.
Я взглянула — точно, белая нитка, такой ниткой смётывали детали моего бального платья, и сегодня с утра состоялась очередная примерка, вот она и зацепилась. Я сняла нитку и по детской привычке принялась обматывать её вокруг пальца и называть про себя буквы. Вышла буква «М». И что это значит, простите?
Вообще один «М» тут вокруг меня в последние дни крутился. Господин Мельников, чиновник из штата генерал-губернатора. Лет так около тридцати, занимался тем, что принимал посетителей, которые шли с прошениями — разными, и жалобами, и предложениями, и за разрешениями на что-нибудь, и что-то там ещё. По чину господин Мельников был губернским секретарём, и утверждал, что у него блестящие перспективы, неплохое жалованье и вообще он хорош, с какой стороны ни погляди.
Мы познакомились с господином Мельниковым, а звали его Фёдором Алексеевичем, в театре. Он пришёл в ложу Софьи Людвиговны вместе с зашедшим поздороваться господином Беловым, был представлен мне, а Софье Людвиговне говорил многословные комплименты. Я же, как обычно, улыбалась и смотрела дружелюбно, но я именно это делала почти всегда, если сопровождала хозяйку. После того он ещё пару раз встретился в городе — в конфетной лавке, куда мы с Антонией заходили примерно раз в неделю, а потом ещё в церкви, куда я нет-нет да и сопровождала хозяйку.
Софья Людвиговна не была особо набожной, и на службу ходила, но даже и не каждое воскресенье. Я сопровождала её, но не одна, а со всеми домочадцами, они-то обычно служб не пропускали. И вот как раз на выходе из храма мы и встретились с господином Мельниковым, он улыбался, кланялся и просился навестить нас как-нибудь. Софья Людвиговна кивнула милостиво и дозволила прийти в среду, когда играли.
Он пришёл, играл не очень, даже ещё хуже меня — потому что всё время вертел головой, таращился на меня, если я это замечала — тут же улыбался, а под занавес спросил — будем ли мы на балу у Владимира Платоновича через неделю. У городского головы, сообразила я, хотела уже ответить, но пока я соображала, хозяйка величественно наклонила голову и сказала — да, будем непременно. Он прямо расцвёл, хотел, кажется, спросить ещё о чём-то, но под взглядом Софьи увял и не спросил.
В общем, вот вам «М». Собой он был… обычный такой. Волосы чёрные, глаза голубые, намечается животик. Ну да, сидячая работа. Одет… одет он всегда или в мундир, если со службы, или в серый сюртук, который немного мешковато на нём сидит, в мундире он выглядит значительно лучше. Но мне не нравились его руки — с криво остриженными ногтями на коротких пальцах. Эти пальцы всё время теребили то трубку, да, он ещё и курит табак, то карту из тех, что ему сдали, если он сидел за нашим столиком, или вот ещё крутили пуговицу.
— Не проворонь, Оленька, мужчина что надо, — шептала мне Агафья. — Барыня-то наша добра, держать не станет, других же не держала. А он на тебя-то как смотрит, глаз не сводит!
А я задумалась — что, это вариант здешней судьбы? Вот такой Фёдор Алексеевич? Который смущается, то бледнеет, то краснеет, вздыхает всякий раз, как ему бывает нужно обратиться ко мне во время игры или за чайным столом. Что-то мне совсем не хотелось торопиться, так я Агафье и сказала.
— Торопись — не торопись, а годы-то идут, — пожала она плечами. — Раз родители сговорить не успели, кому-то другому придётся.
Домашним в ответ на расспросы я рассказала, что сирота. Немного побаивалась расспросов хозяйки, но она ни о чём таком не спрашивала, причём — никого. Ни Антипа Валерьяныча о жене и детях, ни Агафью о сыновьях. Ей хорошо служат, а что там у людей в голове и на сердце — ей, вроде как и дела нет. Но если к ней обращались с просьбой о помощи, она не отказывала. Я слышала раз, как пришёл Антип Валерьяныч — у него захворала невестка, и он просил её составить протекцию у Василия Васильевича Зимина, ведь все знают, что она с ним на короткой ноге, а в городской больнице им уже отказали, мол, ничего особенного. Софья Людвиговна внимательно выслушала и обещала связаться с Зиминым и поговорить. И поговорила — через пару часов вызвала Антипа и сказала — мол, договорилась на завтрашнее утро, пусть едут, Зимин будет ждать. И вроде бы, после того визита невестка пошла на поправку.