Безумие какое-то — и отключиться не выходит, и проснуться — тоже. Что делать-то?
А потом я ещё и слова начала разбирать. Кто это говорит и о чём? Причём тут вообще я?
— Сняла?
— Да, вот, смотрите.
— Положи, не касайся. Не нужно такое в руках держать, ты, чай, не какой-то там некромант!
— А вдруг не напрасно эта вещь у неё на шее висит?
— Да как не напрасно, ты слышала, сколько ей лет? К такому возрасту всё, что могло пробудиться, уже пробудилось. Носит в память о бабушке, так, как и сказала.
— Мы ничего не знаем о том, кто была та бабушка.
— А зачем нам? Той бабушки нет в живых, и никого другого у неё тоже нет, даже родни в Нижнеудинском уезде, как была у Татьяны, и никто о ней спрашивать не будет.
— Как же, а соседушка наш? — мне чудится насмешка.
— Будто сама не знаешь, сколько таких у того соседушки. Сдалась она ему! Всё, не трожь её больше, пусть лежит. Дальше она сама, и я сама. Не забудь потом запереть дверь и поставить защиту.
Тишина, наконец-то благословенная тишина.
Но ненадолго — потому что я внезапно открываю глаза и вижу вокруг себя вовсе не мою комнатку, а какое-то огромное помещение без стен и потолка. По полу клубится какой-то дым, или пыль, или ещё что-то такое, странное, клубящееся, непрозрачное. И в этих клубах дыма проявляется фигура… знакомая фигура.
Дама в золотом стоит посреди огромной залы, и холодно смотрит на меня. Её медные волосы уложены в высокую причёску, руки — в белых перчатках.
— Я долго ждала тебя, отчего же ты не шла? — она улыбается немного насмешливо, но знакомо, так знакомо…
— Софья… Людвиговна? — как же я раньше-то не замечала!
В гостиной на полке стоит фотография, бело-коричневая фотография, на ней Софье лет тридцать, а может быть — сорок, но никак не больше. И она же там именно такая, и даже волосы отливают тем же самым, хоть я и понимаю, что это всего лишь способ фотопечати, все фотографии этого времени такие. Но лицо — это самое. И глаза те же, просто у нынешней Софьи они немного выцвели, стали серыми, а тут — яркие, едва ли не бирюзовые. И те же губы, так же поджаты, и так же хмурятся брови.
— Догадалась, — она усмехается. — Поздновато догадалась.
— А если бы раньше? — мне любопытно, мне в самом деле любопытно.
— Убежала бы быстрее ветра, — она уже не усмехается, она смеётся. — Попросила бы о помощи соседушку нашего, он бы умчал тебя мигом на любой край света по твоему желанию. И я бы тебя не нашла, пришлось бы искать новую девицу, согласную прийти в мой дом и служить мне… до самого конца.
— До какого ещё конца? — постановка вопроса мне не нравится.
— А догадайся, ты умом не блещешь, но тут ничего сложного, поверь, — она не просто смеётся, она торжествует. — Скажи, какой от тебя толк? Что хорошего ты можешь сделать в своей ничтожной жизни? Заработать денег? Вряд ли. Успешно выйти замуж и составить счастье какого-нибудь хорошего человека? Так не вышла же до сих пор, а шансы были, думаю. В мечтах ты летаешь высоко, и больно разборчива, а что у тебя на самом деле есть, кроме тех мечтаний? Уж наверное в твоей деревне к тебе кто-нибудь сватался, да ты нос задрала и отказала, и родителей не послушала?
Откуда она знает-то? Мне и правда однажды предлагали замужество, но — я именно что отказала. Потому что любила другого, и считала нечестным идти замуж вот так — с мечтами о совсем другом человеке в сердце. А Софья продолжала:
— Здесь была бы осмотрительна и разумна, пригляделась бы к Фёдору Алексеевичу. Да, звёзд с неба не хватает, но твёрдо стоит на ногах, и уж точно был бы верен тебе всю вашу жизнь. Так нет, тебе что-то иное было нужно, да? Журавль в небе? Ну-ну. Вот он, твой журавль, прилетел, смотри на него, любуйся.
— Да что вам надо-то от меня? Чем я вас обидела, что вы стоите тут и насмехаетесь? Вообще это вы предложили мне у вас работать, не я за вами бегала и просила!
— Верно, дорогуша, верно. Потому что мне нужна была девица без роду, без племени, без родни, без документов и без головы!
— Чего это я без головы?
— Зачем прискакала в губернский город? Сидела бы дома, не оказалась бы босая и раздетая в больнице у Зимина!
Кто б ещё меня спрашивал, ага.
— Вы не знаете, что там произошло и почему. И я уже не расскажу. Послушайте, Софья Людвиговна, может быть, мы просто разойдёмся, да и всё? Представим, что этих полутора месяцев как бы не было? Я даже не буду брать все те вещи, которые приобрела на ваше жалованье — пусть остаются, ещё заработаю. Я поищу другую работу, а вы — другую компаньонку.