Причина пожара была прозаична — сумасшедшая соседка, за которой не уследили родные, зачем-то потащилась ночью со свечой на сеновал, тот и загорелся. Она, правда, и оказалась единственной пострадавшей на том пожаре — потому что задохнулась ещё до того момента, как Соколовский пришёл и собрался прихлопнуть огонь магической силой. И ведь его после даже спросили об этом, наутро, когда полицмейстер Корнеев лично прибыл к нему, чтобы узнать — что там вышло ночью. Соколовского совершенно не держали ноги — а вы попробуйте потушить пожар силой некроманта, да не просто пожар, а когда уже половина двора полыхает, и после того остаться на ногах, а я погляжу, думал он, спускаясь к гостю. Впрочем, Павел Иванович — человек в целом понимающий, хоть и не маг, он совершенно удовлетворился рассказом о том, что Соколовский услышал крики, оделся, переместился теневой стороной мира к горящему зданию, не обнаружил в нём живых и прихлопнул огонь силой — как смог. Нет, старушка уже была мертва. Да, сколько-то амбарных крыс и мышей передохло, но что ж теперь, уже как есть, туда им и дорога.
И после ухода Павла Ивановича можно было снова вернуться в постель, не слушать бесконечную болтовню камердинера Алёшки, приставленного отцом, закрыть глаза и вспомнить, с чего началась та дурная ночь. А началась она с беседы крайне занимательной, и Соколовский отчаянно жалел о своей нынешней немощи главным образом потому, что нет никакой возможности продолжить тот разговор — с прелестной Ольгой Дмитриевной, с недавних пор служащей в доме соседки, госпожи Серебряковой.
Красавица Ольга Дмитриевна всем, на его взгляд, была хороша — и тонким станом, и тёмными очами, и грациозными движениями, а более всего тем, что прибыла из-за грани мира. Соколовский уже какое-то время нисколько не сомневался в этом моменте, хоть красавица пока и не призналась. И это не говоря ни полслова о том, что, судя по её же словам, она обладала некоей весьма любопытной наследственностью… правда, пока та наследственность никак себя не проявила.
Потому что если госпожа Филиппова ещё и маг-некромант, то нечего ей делать в компаньонках пусть даже у одной из богатейших особ, проживающих в губернском городе Сибирске, ей учиться надо. Но сила, могучая и страшная, не давала о себе знать, и лет барышне было уже не пятнадцать даже, а двадцать пять, как удалось выяснить. Всё это выглядело весьма странно, и будило любопытство, и хотелось расковырять этот вопрос, чтобы понять, понять до конца… но скорбной головой Анне Дмитриевне Телицыной приспичило среди ночи пойти в сарай с сеном, и любопытнейший разговор пришлось прервать.
И вот теперь он уже начинал злиться на своё бессилие — потому что мог подняться, и даже вытерпеть процедуру одевания, но совершенно не мог долго стоять, разве что — сесть, привалиться к спинке кресла и опять же дремать.
Решено, сегодня он ещё потакает своим немощам и дремлет, а завтра — навестит барышню в доме её хозяйки.
Хозяйку, к слову, тоже надлежало поспрашивать, и даже — сурово поспрашивать. До Ольги Дмитриевны на этом месте за последнее пять лет перебывало шесть девиц. Одна — крестьянского сословия, две — мещанского и три — купеческого, последняя — та самая Татьяна Алексеевна, о которой его спрашивали в Нижнеудинске родные. И он пообещал разузнать, а сам подумал, что и об остальных что-то выведать тоже будет совершенно не лишним. Как это — уехали, и никто не знает куда, и весточек никому не подают, так не бывает.
Впрочем, каких-то дружеских связей помянутые барышни ни с кем в городе не завязывали. Говорят — Софья Людвиговна сторожила их всех, как орлица, от себя ни на шаг не отпускала, держала в строгости. Но вот ради их доброго имени или же ради чего другого — это предстояло понять. Потому что если у тебя нет друзей, то в час, когда ты пропадёшь бесследно, никто о тебе и не вспомнит.
И если подозрения его не беспочвенны, то прелестная Ольга Дмитриевна тоже находится в опасности, понимать бы — насколько велика та опасность. Или же нет, и он себе всё это попросту придумал?
Соколовский дремал, но вспышку магической силы, хуже того — родной, некромантской магической силы он проморгать никак не мог. Подскочил на постели, словно здоровый, озирался — что, откуда? Постепенно сонное сознание прояснилось, и стало очевидно, откуда — из соседнего двора, из дома милейшей госпожи Серебряковой.