Так, главное сейчас — одеться. И добраться туда, а дальше уже — будет проще.
Алёшка услыхал, что он ходит по комнате и берёт вещи, всполошился.
— Вы, барин, куда среди ночи, мало вам было прошлого раза, да и позапрошлого тоже?
— Одеться помоги.
— А что я потом пану Севостьяну скажу?
— Сам скажу. Сюртук давай.
— Что, и шляпу тоже? И сапоги?
— Обойдусь. Ботинки неси.
На улицу он не пойдёт, там приморозило сегодня. Так доберётся.
И не поверите, добрался. В тенях стихийная вспышка сияла не хуже того позавчерашнего пожара — чистым серебристым пламенем, на неё и шёл. А дойдя, первым делом вдохнул в себя, втянул то лишнее, что серебрилось вокруг, и в живом мире, и в неживом, и это дало ему силы, чтобы сделать ещё один шаг вперёд и увидеть уже, что тут творится.
Тут — в кабинете Серебряковой, а что — о, на это стоило поглядеть, только, конечно, из безопасного места. Соколовский первым делом проверил дом и остальных его жителей — и увидел недурственную защиту, прямо вот хорошую и прочную. За ней спали, и на этом этаже, и в подвале — и не ведали ничего о том, что здесь происходит.
А здесь в одном кресле полулежала с закрытыми глазами почему-то магически привязанная Ольга, во втором под дополнительным защитным коконом хрипела почтенная Софья Людвиговна, а в углу за письменным столом, в темноте, кто-то с рычанием кого-то рвал. Запущенный туда осветительный шарик показал и вовсе дивное — Антонию, камеристку и ближнюю женщину Софьи, терзала рысь. Соколовский не мог понять, что к чему, примерно пару ударов сердца, потом вспомнил — точно, чучело рыси, которое всегда, сколько он помнил, висело на стене этого кабинета. Ну да, ну да, нечего злить некроманта.
Рысь оторвать, вернуть в надлежащее состояние и на стену, Антонию не спасти, с Софьей сейчас придётся поговорить. Но сначала — Ольга.
Соколовский скользнул сквозь защиту в её комнату, оглянулся — точно, сняли амулет, дуры бестолковые. Подхватил его, укрепил защиту — чтоб все прочие спали, ибо нечего, вернулся в кабинет — и надел крест Ольге на шею, и убрал магические путы, не дававшие ей окончательно провалиться в тени. Но с амулетом уже и не провалится.
Она открыла глаза — чёрные-чёрные, ничего не видно, ни зрачков, ни радужки. Моргнула… глаза стали обыкновенными, человеческими. Выдохнула. И хрипло спросила:
— Что… чёрт возьми… со мной происходит?
23. Бабушка была права
23. Бабушка была права
Я оказалась в странном месте, где раньше не оказывалась никогда — ни во сне, ни наяву. Мир показался изнанкой самого себя — потому что я видела Софью, я видела Антонию — они метались и вопили, и чего-то очень боялись. Потом вдруг со стены за спиной Софьи спрыгнула рысь — тьфу ты, это же чучело, как оно могло спрыгнуть? Софья мгновенно прикрылась чем-то вроде прозрачного и прочного купола, здоровенные когти только лишь скользнули по поверхности, а вот Антония спрятаться ни под какой купол не смогла, ей было страшно, но она только закрывалась руками. Рысь опрокинула её куда-то на пол, за тем креслом, в котором я лежала. Очень странно, да — я вроде бы была в том же кабинете, но краски резко сменились оттенками серого. Как на чёрно-белом фото. И звуки доносились приглушённо, как будто издалека, а не рядом со мной.
И ещё вокруг пели — тихо, стройно, сначала в унисон, потом разделились на голоса, запели аккордами. Музыкальная школа была давно, да и не окончила я её, и уже не помнила, что там за аккорды, но последовательность выстраивалась гармоничная. Они переходили один в другой, затем в следующий… как торжественная песнь, звучащая по какому-то невероятному поводу. Кто-то… или что-то радуется, поняла я. Приветствует. Зазывает пойти, сделать несколько шагов вперёд, а там… что там?
Я уже некоторое время не испытывала боли, совсем, и тела своего не ощущала. И было мне легко-легко. Но когда попыталась встать и пойти, куда звали, ощутила — не могу. Меня по-прежнему что-то держит, я уже не помнила и не понимала, что это.
А потом меня выдернули из этого невероятного места — в обычный мир. Я не хотела возвращаться, мне там понравилось. И там были какие-то неизведанные дали, которые хотелось посмотреть. Но на плечи мои легло что-то… чему я не знала названия, оно намертво пригвоздило меня куда? О, кресло, это называется — кресло. И рядом ощущался кто-то… я силилась открыть глаза и увидеть, и не видела, но ощущался этот кто-то невероятно. Серебристо-серым, искрящимся, невероятно притягательным. Это были разом и свет, и тепло, но — какие-то не такие, наверное, это иначе называется, но слова ускользали от меня, я никак не могла их поймать и проговорить. Но надо, очень надо. Кто я?