Увы, я не могу дольше оставаться рядом с вами, это слишком тяжёлое испытание для меня, и я уверен, что не выдержу его достойно и не смогу считаться приличным человеком ни в коей мере. С ранней юности я помолвлен с дочерью давнего друга моего отца, и дал обещание стать мужем этой, несомненно, достойной девицы, и как бы мне ни хотелось то обещание забыть, я понимаю, что делать этого не следует. Поэтому я всё же прошу прощения, если невольно внушил вам надежды, чего не должен был делать ни в коем случае.
Я желаю вам удачи и счастья. Уверен, что вы справитесь со всем, что выпадет вам, и займёте подобающее вам место — хоть в Восточно-Сибирской губернии, хоть в столице. Не вздумайте соглашаться на места гувернанток, отправляйтесь в Москву, и победите там всех.
Навечно восхищённый вами М. С.
Я подняла голову от письма… и даже не поняла, что плачу. Оля, ты дура, прекращай немедленно. Не смей реветь. Ничего не случилось. Он не обещал тебе вечной любви — ни ночью, ни до того. Ни после. Никогда. Он был вежлив, а то, что было ночью… сама же хотела, да? Не хотела — сказала бы.
Разумные мысли не желали оставаться в голове, наоборот — легко вытеснялись разными другими, и эти другие наперебой кричали, что Оля — дура, Оля снова навыдумывала себе всякого, Оля повелась на первого же встретившегося красивого мужика, и Оле теперь с того огребаться. Ну почему, почему у меня все отношения такие вот дурацкие, что дома, что здесь? Ну подумаешь, магия, а нужна она вообще, та магия?
Я даже не услышала шагов в коридоре.
— Оленька, ты чего? Плохие новости? Да плюнь и разотри.
Агафья смотрела сочувственно.
— Просто… просто так, — кивнула я. — Уже… всё в порядке. Спасибо, Агаша.
— Поесть-то приходи, каша стынет, и блинчики с вареньем!
— Да. Да, сейчас приду.
Я свернула письмо и сунула обратно в конверт. Или вовсе испепелить его? И тут я увидела ещё одну бумагу, которой там раньше не было. Достала, осмотрела. Это тоже оказался конверт — небольшой и запечатанный подобным же образом. На нём было написано тем же почерком — «Афанасию Александровичу Пуговкину в собственные руки». Это что, та самая рекомендация? Кому? Куда? Что с ней делать?
Так, потом, всё потом. Сейчас умываться и завтракать. Оля, ты у себя одна, нечего тут. В Москву — значит, в Москву. Как туда попадают? Поездом? Значит, нужно покупать билеты и собирать вещи.
Все письма были возвращены в тот самый плотный конверт, а потом я подумала, что хочу прикрыть его от любопытных, и потёрла пальцем в том месте, где была печать… Что же, волшебным образом она появилась там снова. Только написано на ней было — «Ольга Дмитриевна Филиппова».
И когда я уже допивала чай на кухне, прибежал Степан.
— Ольга Дмитриевна, там того, вас кличут.
— Кто там ещё? Скажи, пусть ждут, что-то наша Оленька прямо нарасхват, — бурчала Марфуша.
— Так его высокородие экипаж прислал, велел привезти!
Какое ещё к бесу высокородие, думала я, переодеваясь и причёсываясь наскоро. Вышла на крыльцо, увидела незнакомого кучера, он распахнул мне дверцу.
— Прошу вас, госпожа, Матвей Мироныч ждёт.
30. Предложение, от которого невозможно отказаться
30. Предложение, от которого невозможно отказаться
Всю дорогу в экипаже я судорожно соображала — кто есть Матвей Мироныч, встречались ли мы и что ему может быть от меня нужно. Не сообразила. А потом экипаж проехал по Большой, свернул на Троицкую, и ещё немного по улице, и даже въехал в кованую ограду, и остановился у крыльца небольшого двухэтажного особняка. Мне тут же открыли дверцу.
— Прошу вас, госпожа, — ожидавший на ступенях человек поклонился и открыл дверь.
Далее у меня приняли шапку и полушубок, и проводили в некую комнату тут же, на первом этаже. Что ж, тканевые обои, мебель из тёмного дерева, обивка дивана, кресел и банкетки в тон обоев — красно-кирпичная, с золотом. И хозяин комнаты — толстый и усатый.
Так, я ж его видела, в ту самую ночь и видела, его вызывал Соколовский. Болотников его фамилия, нас друг другу представляли. Какой-то супер-пупер чиновник по магическим делам, да ещё и статский советник. Просто… просто я успела позабыть.
— Рад видеть вас бодрой и здоровой, Ольга Дмитриевна, — кивнул Болотников. — Располагайтесь, побеседуем.