— Да наверное, шёл пьяненький домой, его побили да обнесли, — пожал плечами Василий.
Я осмотрела — ну да, жизнь прервалась вследствие удара по голове, я так и в заключении потом напишу. Был ли пьян — тут я не смогу ответить, извините. Но попробую спросить.
Жертва предполагаемого нападения ответила мне, что зовут его Тимофеем Скриповым, родом он из Знаменского предместья, на жизнь зарабатывает тем, что помогает приятелю, у того телега с лошадью, и они вместе караулят на рынке — что кому отвезти, и отвозят, и помогают из телеги выгрузить и во двор занести. И вот день был так себе, потому что с самого утра заказ был всего один, и везти недалеко, и заплатили за доставку немного, а потом пришлось стоять и морозиться почти до сумерек. И вот уже под самый конец работы рынка занадобилось увезти несколько мешков картошки прилично одетому мужчине, похожему на приказчика из богатой лавки или управляющего из богатого дома. Поехали, выгрузили… и на этом месте наш Тимофей засипел, закашлялся и замолк. И больше мне не удалось добыть из него ни слова.
Я, конечно, записала в отчёт всё-всё, что удалось узнать, но меня очень расстроило то, что полной-то истории мы не узнали.
— Ничего себе, а лихо вы его, — качал головой Иван Дмитриевич.
— Точно, — у Василия только что глаза не горели. — Я думал, только Михаил Севостьяныч так умеет!
— Я думаю, он бы узнал больше, — мрачно вздохнула я.
Дальше была честно умершая дома вдова, её требовалось только расспросить — жившие на другом конце города родственники ожидали тело для погребения. Тут сложностей не случилось — заплохело, слегла, думала — отлежится и пойдёт студень варить, но уже не встала. Смерть совершенно точно естественная, я предположила, что связана с проблемами кровотока, например — с кровоизлиянием в мозг, но это уже никого особо не волновало — главное, что сама, а не кто-то помог.
Двое участников драки накануне — с ножевыми ранениями. Там тоже было просто, соседи, выпили вместе, слово за слово — и подрались. Правда, при расспросе один признался, что спал с женой второго, но сейчас это уже было совершенно не важно для обоих, да и для той женщины, наверное, тоже.
В процессе меня приглашали в кабинет — вымыть руки, передохнуть, Василий даже приносил откуда-то горячий чай в стакане с подстаканником и баранки. Так, кажется, мне нужно не забывать брать с собой перекус, потому что после пятого по счёту допроса кружилась голова, и мелко дрожали ноги.
— Ольга Дмитриевна, вы в порядке? — спрашивал доктор Брагин.
— Да, конечно, — кивала я. — Ещё одного послушаем. До скольки, кстати, мы работаем?
Оказалось — вообще кто-то должен оставаться до шести, и обычно это Василий. Записывает поступивших, которых привозили в любое время. После шести записывал кто-то из дежурного персонала больницы. Я глянула на наручные часы — разжилась летом в Паризии — отметила, что времени — третий час, всё отлично, сейчас ещё один — и отчёты.
— Вот, смотрите, свеженький, только час как притащили, — говорил Василий. — Это ж Игнатка, он на паперти у Крестовоздвиженской церкви сидел, его все знают!
Игнатка оказался щуплым мужчиной изрядных лет, умершим однозначно насильственной смертью. И он отказался говорить наотрез — то есть, конечно, просто не поддался магическому воздействию.
— Это, наверное, оттого, что божий человек, вот и молчит, — почтительно выдал версию Василий.
— Может быть, ему нечем отвечать? — выдал другую версию Брагин.
А я судорожно вспоминала, что говорил о таких случаях Аркадий Петрович Ракитин. На практике случалось, что покойный не разговаривал.
— Вдруг на нём есть какие-то охранные артефакты? — это называлось одной из основных причин. — Предметы или татуировки?
Одежду, точнее, то, что называлось одеждой, сняли мужчины, а где и разрезали. Драный старенький тулуп, драная снаружи и прошитая мягкой суконкой внутри шапка, и под тулупом обнаружились хороший суконный кафтан и толстые крепкие штаны, и валенки тоже снаружи выглядели так себе, но — крепко и аккуратно подшиты, и если в такой мороз сидеть на паперти — нужно тепло одеваться.
Никаких предметов или татуировок не было, и следов насилия тоже — ни синяков, ни ран, ничего. А ещё он был бледен, как будто в теле не осталось ни капли крови.
Ну вот, первый день — а уже фиаско.
Нужно было предложить вариант причины — отчего нет возможности подвергнуть покойного посмертному допросу. Мне придумалась ещё одна.